Брекен и Ребекка

Хорвуд Уильям

— Защити ее, — прошептал он, — береги ее, пока я не вернусь и не смогу сам служить ей опорой.

И он заснул, а в сердце его продолжала звучать эта молитва, обращенная к Камню.

Глава тринадцатая

Ни один из кротов не обладает такой силой и стойкостью, которая позволила бы ему переносить долгие испытания, не унывая и не мучаясь. Рано или поздно силы иссякают, и на смену бодрости приходит подавленность.

Это случилось с Ребеккой в марте, примерно в то время, когда Брекен с Босвеллом добрались до Аффингтона, о чем она, конечно же, не знала. С того самого дня, когда они пустились в путь, Ребекка неизменно служила поддержкой данктонским

и луговым кротам, пребывавшим в растерянности, вдохновляя их собственным энтузиазмом и жизнерадостностью. Ребекка подсказала им, что лучше всего будет поселиться в восточной части системы неподалеку от высокой скалы, где червей в земле побольше, а туннели кажутся уютней и доступней. Она вмешалась, когда луговые и данктонские кроты решили обосноваться в разных местах, и убедила их в том, что, если они будут дружно жить все вместе, им будет легче. Кроты постоянно обращались к Ребекке, стремясь поделиться с ней своими страхами и сомнениями, надеждами и новыми идеями, и она всегда находила время для каждого, внимательно их выслушивала, с кем-то соглашалась, кому-то возражала и постоянно следила за тем, чтобы обитатели системы жили в добром здравии и согласии меж собой.

Кроты знали, что Ребекка готова в любое время встретиться с ними, что на нее можно положиться, что она всегда полна бодрости и поможет им справиться с самыми сложными проблемами. Она охотно взяла на себя эти обязанности, ведь в свое время Роза объяснила ей, что труд целительницы многообразен и ей всегда приходится думать о самой себе лишь в последнюю очередь.

Но в марте, по прошествии нескольких долгих холодных кротовьих лет, она впала в подавленность, и ей стоило огромного труда делать вид, будто она, как прежде, весела и энергична, и справляться с решением бесчисленных чужих проблем.

Она поселилась в туннелях, проложенных Брекеном за Камнем со стороны, обращенной к лугам. «Целительнице следует жить чуть поодаль от остальных, — говорила ей когда-то Роза, — ей необходимо свободное пространство, ведь она должна постоянно пополнять силы, которые требуются для служения другим». Ребекка последовала ее совету, когда выбирала себе место для норы, а в марте, когда на душе у нее стало совсем тягостно, решила, что теперь ей придется хотя бы порой проводить побольше времени в одиночестве.

Однако принять такое решение было куда легче, чем осуществить его, ведь стоит кротам заметить, что целительница появляется среди них реже, чем прежде, как они тут же начинают придумывать предлог за предлогом, чтобы наведаться к ней. И разве Ребекка могла отказать во внимании самке, боявшейся, что она не сможет принести потомство, или старому кроту, у которого ужасно болели плечи, когда он начинал копаться в земле, или самцу, повредившему правую лапу как раз в начале брачного сезона? Вот так каждый день Ребекке приходилось все же заниматься другими, хотя ей следовало бы почаще сидеть, ничего не делая, как учила ее когда-то Роза. Она все сильнее ощущала усталость и раздражение, чувствуя себя при этом виноватой: разве целительнице не положено постоянно пребывать в добром и веселом расположении духа?

Но порой, несмотря на все усилия и старания, она становилась отчужденной и равнодушной, и больше всех от этого страдал Комфри.

Он поселился поодаль от остальных кротов под склоном холма, выбрав то место, где остановился пожар. Он объяснил Ребекке, что сделал это потому, что среди «унылых» буков растет мало цветов и трав, и он решил попробовать поискать растения, которые могли уцелеть в местах, по которым прошелся пожар.

Он проводил много времени в поисках, а по возвращении всякий раз навещал Ребекку и приносил ей что-нибудь для ее норы. Даже среди зимы его вылазки заканчивались успешно, и он притаскивал то красненькие ягодки сердечника, то какие-то ароматные

грибы, то красивые глянцевые листья падуба.

— И где ты их только берешь? — спрашивала Ребекка.

Пожав плечами, он отвечал, что нашел их неподалеку от Истсайда, где пожар не коснулся леса. Он часто появлялся в Древней Системе, когда она навещала там кого-нибудь, и приносил растения, которые могли ей понадобиться, и многие кроты стали относиться к нему с таким же теплом и уважением, как к Ребекке. Подобно ей Комфри не требовал благодарности и воспринимал свою помощь как нечто само собой разумеющееся.

Впервые столкнувшись в марте с проявлениями отчужденности в поведении Ребекки, Комфри ужасно огорчился. Это происходило всегда по-разному и всякий раз неожиданно, при этом она словно замыкалась в своем собственном мире и даже не пыталась хотя бы выглянуть наружу, когда он, заикаясь, заводил с ней разговор.

— Здравствуй, Р-ребекка — говорил он ей, опуская на землю травы, которые принес с собой.

— Как ты мил, — отвечала она с улыбкой и тут же отводила взгляд. Ни веселого смеха, ни оживленных вопросов, которые прежде так радовали его. А затем тишина, в которой он чувствовал себя неуютно и всеми силами старался положить ей конец. Наморщившись от напряжения, Комфри пытался придумать какие-то слова, услышав которые она перестанет бессмысленно улыбаться. Комфри почему-то казалось, будто он виноват в том, что происходило с Ребеккой.

— Я совершил д-д-дальнее путешествие, — говорил он наконец.

— Неужели? — равнодушно бросала в ответ Ребекка.

— Д-да, я ходил к са-самому бо-болоту.

Все та же улыбка. Никаких вопросов. Ни единого слова.

— Это было очень ин-интересно, — слабым голосом говорил Комфри.

Он мог стараться сколько угодно, но толку из этого не выходило. Когда Ребекка пребывала в таком настроении, ему казалось, будто свет померк, и у него возникало желание убежать и спрятаться.

Иногда Ребекка находила в себе силы извиниться перед ним и сказать, что дело вовсе не в нем, но порой ей не удавалось вымолвить ни слова, и Комфри уходил, а она оставалась одна, продолжая ощущать какую-то глубочайшую скованность и понимая, что не в состоянии ничего сделать, разве что заплакать. Ребекка старалась хоть как-то справиться с собой и принималась хлопотать в норе, заново убирая и без того безукоризненно чистые проходы.

Иногда Комфри оставался с ней и сидел, слушая, как она плачет и говорит о том, в чем не посмела бы признаться никому из жителей Данктона, кроме него, о том, что ей не хватает сил на всех, а они все приходят и приходят, они нуждаются в ее помощи, а значит, она должна помогать им, чтобы не посрамить светлую память Розы. Она принималась плакать. А он все слушал, не успевая вовремя найти нужные слова, и лишь тогда он наконец понял, что ей необходим надежный друг, к которому она могла бы обратиться за утешением, как обращался к ней Комфри и многие другие. И тут он пожалел, что среди данктонцев уже нет таких, как Меккинс, который мог в нужную минуту послужить ей опорой и поддержкой, пожалел о том, что сам он слишком слаб для этого. И тут ему пришло в голову, что он может отправиться к Камню и помолиться о том, чтобы Брекен вернулся и помог Ребекке.

Однажды в марте Комфри в очередной раз застал Ребекку в чрезвычайно угнетенном состоянии, и тогда он действительно пошел к Камню и принялся раздумывать над тем, как бы ей помочь. Прошло несколько дней, и Ребекка с изумлением заметила, что за это время ее ни разу никто не потревожил, и она смогла насладиться полнейшим покоем и одиночеством. Затем она встревожилась, подумав, уж не стряслось ли что-нибудь неладное, и решила пойти и узнать, что там у них происходит.

Сначала по дороге ей встретилась кротиха, которая взглянула на нее с некоторым беспокойством и воскликнула: