Брем
Шрифт:
— Интересно, много ли охотников соберется? А желающих было немало, — сказал я.
— А вот посмотрите, что и половины не будет.
— Ну? Не может этого быть.
— Всегда так бывает, я уж, откровенно говоря, привык, — сказал Козлов.
В это время к нам подъехали трое. Пошли приветствия, толки, и все мы с нетерпением поглядывали вдаль по Иркутской улице, где у квартиры Брема стоял наш первый извозчик Федор Воронин.
На колокольне пробило пять часов.
Мы уселись на скамеечку у ворот и все еще поджидали других товарищей, но, увы, более не было никого, а вместо охотников, верхом и пешком, прилетели посланцы с разнокалиберными записочками. В этих цидулах
— Ну что? Правду я вам говорил? — сказал Козлов, лукаво посмеиваясь.
Мы только пожали плечами, подтрунили над многими собратами и заметили, что к Воронину из подъезда вышла здоровенная фигура Брема. Он положил на длинные сибирские дроги охотничьи принадлежности и покатил в нашу сторону.
Когда подъехал к нам экипаж, мы все встали и дружески приветствовали Брема, но он окинул нас опытным взглядом и весело заметил, что еще вчера на вечере составил себе понятие о тех личностях, которые действительно собрались ехать, и тех, кои давали свое согласие из одного приличия.
— А это отчасти и лучше, — заметил он шутя, — потому что большое количество охотников не везде возможно и удобно, особенно на дупелиной охоте.
Мы покурили, немного побеседовали, затем весело отправились к лодкам.
Оказалось, что нас собралось всего шесть человек: Брем, Савелий Максимович Козлов, аптекарь Мориц Адольфович Сандзер, инженер Владимир Алексеевич Таскин, лесничий Антон Викентьевич Турчанович и я. Тут надо заметить, что г. Сандзер, в сущности, не охотник, а поехал с нами из желания чествовать дорогого гостя и как переводчик, а г. Таскин — приятно провести время в дружной компании и побывать в обществе Брема, этой мировой известности.
Так как погода стояла тихая, а приготовленная лодка была настолько солидных размеров, что могла свободно принять и еще, пожалуй, такое же количество охотников, то мы все очень удобно разместились по лавочкам судна, комфортабельно уселись на ковры и подушки так, что Брем оказался у нас в середине, как раз на первом месте от рулевого. Отсюда ему было удобно наблюдать широко видимые окрестности берегов Оби и говорить со всеми нами.
Превосходное июньское утро, радостно отражаясь на всех нас, как-то располагало говорить без умолку и замечать в окрестностях те частности, которых мы как бы не видали прежде, точно их тут никогда и не было. Все это мы заметили сами, тут же посмеялись друг над другом и приписали такое состояние особому настроению души, которая в известный момент восторженнее относится ко всему тому, что прежде, при других условиях, казалось обыденной вещью. Брем восхищался грандиозностью разлива воды на широкой сибирской реке и пытливо окидывал взором эту массу вод, клубящуюся до пены, вертящуюся местами воронками и все это, вместе взятое, плавно несущееся к далеким берегам холодного моря.
… В тихое утро плавно и бойко плыли наши лодки вниз по широкому раздолью коренного разлива реки. Было чем полюбоваться на этом просторе; все это рельефно отражалось на состоянии духа Брема, и он все восхищался многоводной рекой, сравнивая ее с другими, а, цепляясь за эту нить, много рассказывал о своих путешествиях. Скоро мы наискось пересекли все водное лоно и пристали на незатопленные гривы (возвышенности) противоположного берега, около речки Чебачевки. Тут мы вылезли из лодки, поправились и любезно указали Брему лучшие места, где можно встретить дупелей.
Собак с нами не было, и мы попросту, разместясь рядом на позволяющих по месту дистанциях, пошли около
— Хе! Доннер веттер! [27] — то и дело восклицал Брем, провожая глазами улетающего долгоносика (утку) и на ходу заряжая свою централку.
27
Черт возьми! (нем.)
Но вот он, сделав удачный дуплет, громко закричал: «Ура! ура!» и тут же, как нарочно, из-под самых его ног вылетел дупель; Брем приложился и спуделял снова.
— Хе! Швайнерай! Швайнерай! [28] — кричал он уже тише и хохотал над своей неловкостью, видя, что мы по первому крику остановились и обратили на него внимание.
Мы нарочно не трогались с места, закурили папиросы и как бы дали возможность поправиться дорогому гостю. Он воспользовался этой паузой, утер с лица пот и закурил сам. Затем мы отправились далее, но скоро прошли незатопленные гривы и должны были воротиться, чтоб уехать на другое место, где, по нашему предположению, можно было встретить более обширное поле с наилучшим запасом дичи.
28
Свинство
Подойдя к лодкам, мы любезно предложили выпить «шнапсу» и «заморить червяка». Брем тотчас обратил внимание на это последнее выражение и попросил нашего переводчика г. Сандзера объяснить ему, что оно значит; затем просил дословного перевода и, получив таковой на немецком языке, записал в свою памятную книжку.
На Чебачевке нам удалось убить только несколько дупелей, так что собственно охота не интересовала, а потому Брем рассказывал свои похождения, пил, не стесняясь, преимущественно красное вино и изрядно закусывал сибирскими пирожками. Он говорил, что в Германии таких вещей не приготовляют и что их «фрауен» (женщины) пробавляются более на картофеле и колбасе.
Но вот все уселись в лодку, гребцы дружно налегли на весла, и мы снова покатили вниз по воде.
…Между прочими рассказами Брем предложил нам, уже как охотникам, такой вопрос:
— Если за зайцем гонятся две собаки — одна черная, другая белая, то почему он более боится последней и удирает преимущественно от белой?
Мы делали разные предположения и никак не могли догадаться, в чем дело. Тогда Брем, смеясь от души, объяснил нам, что испуганный заяц все-таки соображает и боится белой собаки потому, что он воображает, что черная бежит за ним в одежде, а белая наоборот — сбросила с себя «фрак» и дует в одной сорочке, что, конечно, облегчает ее бег.
На это Сандзер тотчас нашелся и задал ему вопрос такого сорта:
— Ну вот вы, герр Брем, натуралист, так скажите, пожалуйста, под какой куст преимущественно прячется заяц во время дождя?
Брем в свою очередь, как ни ворочал мозгами, не смог, как и мы, отгадать соли вопроса; он делал различные предположения, но не попадал на суть и наконец гомерически расхохотался, когда Сандзер шутливо сказал ему, что так как идет дождь, то несчастный заяц прячется преимущественно под мокрый куст, а не под какой-либо особого вида…