Бремя империи
Шрифт:
Сколько еще? Человек тридцать, не меньше. А дальше в станицу идти нельзя – как начнется, могут окружить, прижать огнем, пользуясь подавляющим превосходством в численности. Нужно просто нашуметь – и уйти, побежать как зайцу, вывести на пулемет засады. Вот эти как раз, где окна горят – они-то как раз и пойдут на распыл первыми…
Попейвода-старший достал из карманов обе трофейные гранаты, подержал их в руках, как будто взвешивая. Затем зубами вырвал обе чеки – и резким, почти без замаха движением отправил их в желтый прямоугольник окна – одну за другой…
Все-таки террористов
Любой боевик, приведя себя в «относительное боеготовое» состояние, первое, что делал, – это высаживал магазин. Чаще всего – куда придется. Куда Аллах укажет, просто чтобы запугать шквалом огня врага и успокоиться самому. Часто, увидев ответные выстрелы, стреляет по вспышкам, даже не задумываясь, кто там – свои, чужие. Ночью бандиты расползлись по станице – грабить, насиловать, убивать – весело проводить время. И теперь они, не понимая, что происходит, – стреляли друг в друга…
Ломко звякнуло стекло, что-то истошно прокричали – но сделать ничего не успели. Курень вспух огнем изнутри, одновременно вылетели все стекла, визгнул шальной, вылетевший в окно осколок. Моментально погас свет – ярко-желтый, весело светящийся в ночи прямоугольник окна превратился в черную, исходящую багровыми всполохами дыру в стене…
Капитан залег у стены, чтобы не отсвечивать – бандиты выскакивали из домов по всей улице, беспорядочная стрельба закладывала уши, кто-то гортанно орал по-арабски, пытаясь перекричать звуки стрельбы. Можно было бы подождать еще – но капитан решился. Определил, откуда кричат, – скорее всего, это командир пытается навести порядок. Потом короткой очередью с близкого расстояния срезал двоих – они выскочили из первого от него куреня и могли отрезать ему отход, и длинной, на все, что оставалось в магазине, успокоил командира. Попал – нет, непонятно, наугад стрелял – но орать как-то разом прекратили. Не дожидаясь ответного огня, рванул из станицы, на ходу перезаряжая автомат.
Срезанные очередью боевики двумя темными кучами лежали у дороги, видно было плохо – просто темные бесформенные кучи на фоне более светлой дорожной пыли. Рядом с одним из них лежало что-то большое, длинное – Петро подхватил и побежал дальше. Спасаясь от жужжащих злыми осами пуль, нырнул за угол дома, на мгновение остановился, чтобы перевести дух, глянул на добычу – пулемет! Ручной пулемет, тоже британский – хорошо вооружились. Что еще в ленте осталось, непонятно, но это уже и неважно.
Позицию он занял дальше – на валу, у самого гребня, в расчете на то, что кто-то все-таки сунется без опаски. И сунулись – из-за куреней выскочили сразу двое – длинной очередью он срезал их, справа ответили из нескольких стволов, брызнула земля. Капитан выстрочил по стрелкам все, что оставалось в ленте, бросил бесполезный пулемет – и перекатился за вал…
Километр. Именно столько – ни больше ни меньше – отделяет смерть от жизни. Километр – сейчас жизнь измеряется в метрах…
Петляя, капитан уже не пытался прицельно стрелять в преследователей – не стреляли и по нему. За спиной раздавалось гиканье, гортанные крики «Аллаху Акбар», выстрелы – но пули не свистели рядом –
Не оборачиваясь, капитан выстрелил – просто чтобы тормознуть преследователей хоть на пару секунд – на удивление, попал, хотя и не целился. Злобный крик ярости и боли – и снова застучали несколько винтовок, стреляли уже в него, стараясь попасть по ногам. Каменистая земля будто кипела под ногами, мотор машины урчал все ближе, свет фар распарывал ночь.
С машиной надо что-то делать…
Капитан кувыркнулся, разворачиваясь к преследователям спиной, вскидывая автомат, успел удивиться, что машина намного ближе, чем он думал, вскинул автомат, целясь поверх ослепительного света фар – и вдруг провалился, разом провалился в ослепительную тьму…
Сначала была боль… Какая-то тупая, ноющая боль, как будто сильно ударился головой о камень. Боль взрывалась перед глазами звездами – желтые жирные, сияющие точки перед глазами набухали и лопались, взрываясь фейерверком боли. Сашка не раз падал с коня, один раз больше десяти метров кувыркался по каменистому холму – но такого он не припомнит…
Спокойно…
Первым делом Сашка попытался пошевелить пальцами ног – и с восторгом почувствовал, что ноги выполняют команду. Потом руки – оказались целыми и они. А вот голова… пошевелившись, он до крови прикусил губу, чтобы не застонать.
Только сейчас он осознал, что правое ухо как будто горит огнем и весь воротник и плечо рубашки справа промокли. Промокли от крови…
То, что он наклонился за новым магазином, его и спасло. Снайпер не смог взять правильную поправку на такое расстояние, да еще и ночью – и промахнулся. Почти – промахнулся…
Черт…
Пулемет молчал. Александр вдруг понял, что пулемет молчит. И стрелять – некому.
Кроме него.
Подтянувшись, он пополз к пулемету – всего-то два метра, но на них ушло больше минуты. По пути он отпихнул что-то с дороги, стараясь не нашуметь.
Коршуна смерть настигла, когда он менял ленту – захлопнул крышку ствольной коробки и умер – пуля попала прямо в голову. Сейчас он навалился на задравший в небо ствол пулемет, обхватил его руками, будто ища в этом спасения. Рядом лежал еще кто-то.
Суки…
Только сейчас Сашка услышал голоса – говорил один человек, негромко, но внятно. Говорил по-русски…
– Вставай, русский! Не прикидывайся, вставай!
Кто-то сильно пнул в бок, стараясь выместить накопленную злобу, искры боли вспыхнули перед глазами…
– Назад! Назад, сказал!
Капитан понял, что прикидываться кем-то – бессмысленно. Тот, кто говорил по-русски, – он и есть самый опасный из всех. В его голосе – хрипловатом, уверенном – проскальзывала непоколебимая уверенность в себе и привычка командовать. Такой голос обычно вырабатывают военные из комсостава – ротные, комбаты, их замки…
Капитан, морщась от боли – болела голова, в теле была какая-то странная, отстраненная легкость, – начал переворачиваться…
– За оружие не хватайся, казак! Разговор есть!