Шрифт:
Сергей КАЗМЕНКО
БРЕМЯ ИЗБРАННЫХ
Анно позвонил поздно вечером. Я снял трубку. Рука моя дрожала. И голос, наверное, тоже дрожал. Чтобы не выдать своего волнения, я поднес трубку к уху и молча ждал, что же он мне скажет. Я знал, что это звонит именно он - никто больше не знал, где я нахожусь. И то, что он должен был мне сказать, было моим приговором.
– Потрясающий успех!
– было первым, что я услышал. На линии были какие-то помехи, голос его едва пробивался сквозь шум и треск, и он, зная это, говорил громко и отчетливо, иногда переходя почти что на крик, едва ли не по слогам произнося каждое слово.
–
– Да рассказывай же ты!
– закричал я в ответ.
– Хватит тянуть!
Мне вдруг стало хорошо, легко и свободно, гнетущее напряжение последних дней куда-то исчезло, исчезли все страхи, сомнения, неуверенность, стало радостно и весело, хотелось плясать и смеяться, но на глазах почему-то выступили слезы.
– Зря ты уехал, это надо было видеть! Весь день у входа была очередь, весь день! Мы даже закрыли на час позже.
– А Дарги, Саранов - они были?
– Что?
– Саранов, спрашиваю, был?
– Да, он вместе с Дарги приходил. Видел бы ты их рожи. Они же всегда приходят только для того, чтобы сказать какую-нибудь гадость. Но тут! Ты не поверишь, я бы сам не поверил, если бы не видел собственными глазами! Они стояли, разинув рты!
– Врешь!
– Да ты, чудик, сам не понимаешь, что ты сделал! Признавайся: где ты стащил все эти картины? Я же тебя знаю, тебе же всего этого ни в жисть не написать, - и он радостно засмеялся на том конце линии.
– Так значит, все хорошо?
– спросил я, чтобы снова услышать его ответ.
– Тебе что, десять раз повторять? Все прекрасно, великолепно, потрясающе! Что еще? Да, гениально, неповторимо, уникально! Посмотрел бы ты в книгу отзывов!
– слышимость вдруг улучшилась, и он почти оглушил меня своим последним возгласом: - Заренский там почти целую страницу исписал!
– Да не ори же ты!
– сказал я, инстинктивно отодвигая трубку от уха.
– Ну наконец-то, - он облегченно вздохнул.
– Я чуть голос не сорвал.
– А что он написал?
– Сам прочитаешь. Бросай-ка ты всю эту волынку и дуй прямо в аэропорт. Утром уже здесь будешь.
Я заметил, что так и стою полусогнувшись у телефона, присел было на краешек диван, но сидеть не смог и снова вскочил. Мне хотелось подпрыгнуть до потолка, пройтись на руках от радости, совершить еще какую-нибудь глупость, но телефонная трубка приковывала меня к месту, и оставалось только идиотски улыбаться, сдерживая радостный смех, жадно ловить каждое слово Анно и мысленно представлять себе то, что он описывал. Но даже от одной попытки представить это захватывало дух!
– Слушай, Анно, - сказал я, прерывая его словоизлияния, - честно скажи - ты не врешь? Потому что если ты врешь, я тебе этого никогда не прощу.
– Он еще спрашивает!
– заорал Анно в ответ.
– Да народ тут просто без ума от восторга! Я тебе прямо скажу: ты - открытие сезона. Никак не меньше. Аренский не имел такого успеха! Да что Аренский! Бухов перевернется в гробу от зависти!
– Ну уж это ты хватил, - сказал я смущенно.
– Мне до Бухова...
– Ну, между нами говоря, тебе до Бухова, конечно, расти и расти, мы-то с тобой это понимаем. Но факт налицо - твоя выставка становится событием сезона. Я же говорил тебе, что не надо психовать, что твой отъезд не имеет никакого смысла. Уж мне-то ты мог бы поверить. Что, легче тебе было там, вдали?
Я немного подумал.
– Не знаю. Кое в чем легче, кое в чем тяжелее.
– Ну вот, я же говорил!
– Ну а как там наши? Скажешь, и Гаранов тоже "вне себя"? Он же помнится, морщился.
– Только не падай. Лучше сядь. Гаранов совершенно изменил свое мнение. Он сегодня часа три шатался по залу, потом подходит ко мне и говорит: "Анно, я, пожалуй, был не прав". Ты от него раньше что-то подобное слышал? Я - нет. Даже не думал, что он способен произнести подобные слова и при этом не помереть. Признавайся, чем ты его купил?
– Обещал жениться на его дочери, - ответил я трагическим голосом. Дочка Гаранова развелась уже дважды, и оба бывших ее мужа успели так попортить ему жизнь, что он заранее возненавидел третьего, который придет им на смену.
– Ха-ха-ха!
– засмеялся Анно.
– Ну, теперь видно, что ты пришел в себя. Так как - вылетаешь назад?
– Нет. В конце недели, как и планировал.
– Ну что ж, может ты и прав, - голос Анно сразу посерьезнел.
– А что больше хвалили? "Мадонну", "Окно" или "Острова"?
– Старик, это все здорово это тоже хвалили. Но попутно. Главное, что там было - это твой "Дьявол". Как ты только добился этого, старик? И, самое главное - почему никто не заметил этого раньше?
– Стой-стой, да этого же не может быть. Какой "Дьявол"? Тот эскиз, что я написал в ноябре?
– Да.
– Так я же его даже не собирался выставлять. Это же так, мелочь.
– Старик, не скромничай. Твой "Дьявол" просто великолепен. Народ стоял перед ним такой плотной толпой, что с места было не сдвинуть. Я удивляюсь - где были мои глаза раньше? Как я мог этого не заметить? Видно, совсем замотался тут с подготовкой. Ты там на курорте мучился от безделья, а я всю неделю перед открытием бегал, высунув язык, даже передохнуть некогда было. Я ведь еще сегодня утром прошелся по залу, в угол, где "Дьявол" этот висит, тоже заглянул - ничего особенного не заметил. А вечером, когда народ разошелся, я туда подошел и битых полчаса простоял перед ним. Это я-то! Я! Ты же меня знаешь, я же черствый сухарь, которого мало что в искусстве способно тронуть - твои слова, между прочим - я проторчал перед "Дьяволом" битых полчаса!
– Но этого же не может быть, - повторил я растерянно.
– Этого же просто не может быть. Это же не картина - так, баловство. Я же его намалевал за один день. Взял первое, что пришло в голову. От скуки.
– Старик, ты - талант! И не спорь!
– И не собираюсь. Но ведь "Дьявол" - далеко не главное из того, что есть на выставке.
– Ты - талант. Уже по тому хотя бы, что намалевал его за один день. Значит, в тебе есть сила, которая ищет выхода. "Дьявол" твой великолепен, он первым бросается в глаза, а все остальное отодвигается пока на второй план. Но это только пока. Если ты в это остальное вложил столько же силы, то и его тоже поймут. Чуть позже. Тебе теперь надо работать как можно больше. Самое главное - не останавливаться. Если ты сейчас остановишься, потом уже разгона взять не удастся. Если ты остановишься, то этот успех никогда больше не повторится. И не говори потом, что я тебя не предупреждал.