Бремя Могущества
Шрифт:
— Что с тобой? — спросил Гордон. — Боишься, что ли?
Тремейн повернулся к своему приятелю, который, пожалуй, был на две головы выше его, и уже приготовился ответить, как полагается, но решил ограничиться лишь кривой ухмылкой и направился дальше, выставив вперед лампу, словно оружие. Голос Гордона дрожал, и Тремейн знал, что подковырки приятеля — не что иное, как слабая попытка преодолеть свой собственный страх. Он боялся, чего уж тут скрывать, но и Гордон боялся не меньше, а то и больше его. И вообще, дурацкая это была идея от начала и до конца — переться сюда, к тому же, только вдвоем и безоружными, но и тому и другому никак не хотелось признаться в своей слабости.
В
Гордон молча кивнул, приглашая его идти вперед, и Тремейн чуть выше поднял свою лампу, чтобы лучше видеть. На секунду лампа мигнула, словно пламя попятилось от надвигавшейся темной тени, скрывавшей в себе неведомо что. Он отогнал от себя эту жутковатую мысль и стал напряженно всматриваться в освещенное желтоватым светом пространство, чтобы разглядеть там то, на что обратил его внимание Гордон.
Дверь была лишь неплотно прикрыта, и внизу поблескивало что–то мокрое, сероватое…
Тремейн подавил приступ тошноты, подступившей к горлу, присел на корточки и нагнулся. Тонкая, сыроватая корка покрывала нижнюю часть двери и, приглядевшись, Тремейн сумел разобрать странный, шириной в полметра след, который вел к двери и дальше. Невольно ему вспомнилась тропинка, которая привела их с Гордоном сюда — широкая, гладкая, словно отполированная дорожка, протянувшаяся через лес, которая и привела их к двери этого полуразрушенного дома. И там ему бросились в глаза похожие лужицы сероватой, слизистой массы, словно сквозь лес проползла огромная улитка, слизывая все на своем пути. Тошнота усилилась.
Резко поднявшись, Тремейн взглянул на Гордона.
— Давай–ка сматываться отсюда, — посоветовал он. — Не нравится мне здесь что–то.
И снова Гордон попытался выдавить из себя смех, но на сей раз голос его дрожал так, что никакого приступа веселости на получилось. Рука его потянулась в карман, долго и сосредоточенно шарила там в поисках чего–то, и наконец он вытащил блеснувший в свете лампы нож.
— Сдрейфил? — осведомился он. — А может, там наверху нас какое–нибудь чудовище поджидает, а? Страшное–престрашное?
Лихо вскинув голову, он сунул нож в руку Тремейна и ударом ноги распахнул дверь. Они увидели перед собой коридор, упиравшийся в прогнившую деревянную лестницу, конец которой терялся во мраке.
— Ну что, пошли дальше, трусишка, — пробурчал он. — Нет там ничего наверху, кроме пауков, да, может, еще парочки летучих мышей.
Тремейн проглотил очередную колкость, еще раз неуверенно оглянулся и пошел за приятелем. Лестница громко скрипела, когда они поднимались по ветхим ступенькам. Дом этот, как и все старые, забытые дома, был наполнен звуками и шорохами, а запах гнили, на который Тремейн обратил внимание еще внизу, становился все отчетливее.
Когда они дошли до следующей двери, Гордон остановился. Она тоже была едва прикрыта, и на ней повсюду виднелась эта сероватая, тускло поблескивавшая масса.
Тремейн демонстративно сморщил нос, когда Гордон распахнул дверь, и оттуда в лицо им ударила волна отвратительной вони.
Они находились сейчас в мансарде дома. Дверь эта вела в длинное, мрачное помещение, которое сплошь заполняли подгнившие, местами обвалившиеся балки и лохмотья паутины. Кое–где крыша просела, и через образовавшиеся дыры проглядывал синий бархат ночного неба. Доносившиеся сюда голоса ночного леса смешивались с кряхтеньем одряхлевшего дома.
Гордон тронул Тремейна за плечо и показал рукой налево. Мансарда эта, оказывается, не пустовала. В центре стоял внушительный письменный стол, весь покрытый коркой грязи, который украшали две стоявшие по обеим концам его старинные керосиновые лампы, распространявшие вокруг мерцающий красновато–желтый свет. За столом сидел человек.
Тремейн медленно, с трудом сумел проглотить отвратительный комок, застрявший в горле, и в первую секунду решил, что перед ним привидение, потом, заставив себя приглядеться, убедился, что это не так. Человек этот неподвижно, словно изваяние, сидел на стуле с высокой, резной спинкой, а его бледное лицо и впалые щеки покрывал толстый слой пыли. Он не мигал. Перед ним на столе лежал массивный фолиант в сероватом, напоминавшем камень переплете из свиной кожи. Книга была раскрыта, и даже издали, несмотря на скупое освещение, Тремейн все же смог разглядеть, что страницы эти были испещрены какими–то незнакомыми, странными до жути значками.
— Бог ты мой! — пробормотал он. — Что… — Закашлявшись, он отшатнулся и вцепился в руку Гордону так, что тот даже вскрикнул от боли. — Он Же мертвый, — прошептал он в ужасе. — Бог ты мой, он…
Гордон в ярости сбросил его руку с плеча и отступил на полшага.
— Да этот парень… мертвец, — снова пробормотал Тремейн. Голос его срывался.
— Я и без тебя вижу, — раздраженно' отмахнулся Гордон. — И уже давно. — Чтобы справиться с ужасом, бушевавшим в нем, он нервно рассмеялся. — Ну что он тебе сделает, трусишка ты несчастный. Давай, подойдем к нему. — Сделав шаг, он обернулся и стал ждать, когда за ним последует Тремейн, но тот замер на месте как вкопанный. На лбу у него засеребрились капельки пота.
— Что с тобой? — спросил Гордон. — Ты что, мертвецов боишься?
Сначала Тремейн только тряс головой, но в конце концов все же смог заговорить.
— Не нравится мне здесь, — дрожащим голосом произнес он. — Давай–ка уберемся отсюда. Здесь… здесь все равно нечего ловить.
Брови Гордона удивленно поползли вверх.
— А ты откуда знаешь? — осведомился он. — Во всяком случае, посмотреть не помешает, а? — Покачав головой, он только махнул рукой, когда Тремейн попытался что–то возразить, повернулся и пошел к этому письменному столу, чувствуя себя явно не так бодро, как ему бы хотелось.
— Судорожно глотнув, Тремейн нехотя последовал за ним. Внезапно до него дошло, что он до сих пор сжимает в руке нож Гордона. Смущенно он нажал кнопку, убирающую лезвие в рукоятку, сунул ножик в карман и хотел было подойти поближе, однако в последний момент все же передумал.
— Давай уйдем отсюда. Прошу тебя.
— Гордон не слушал его.
— Но он замедлил шаги, почувствовав, что и ему становится не по себе. Казалось, темнота в мансарде обретает живые черты по мере их приближения к столу и сидящему за ним человеку. Гордона поразило, что свет обеих керосиновых ламп освещал лишь один только стол, но не все помещение, что было весьма необычно. Стол оказался в центре мерцающего, тускло освещенного островка, со всех сторон окруженного странным средоточием сконденсированной тьмы и колыхавшихся теней. И что–то в этом неподвижном лице показалось Гордону знакомым и одновременно отталкивающим. Мысль эта ужаснула его, противный комок по–прежнему стоял в горле, а желудок сжался в тугой, болезненный узел. На долю секунды в его сознании молнией мелькнул вопрос, кто же мог зажечь эти лампы и для чего, но мысль эта ускользнула прочь, так и не оформившись.