Бремя молчания
Шрифт:
Наверное, я сам не лучше Грифа. Он изменял жене с бутылкой, а я — с первой любовью. Мы с Тони вместе выросли; похоже, я так и не смог ее отпустить. Так кто же из нас хуже — Гриф или я? Даже думать не хочется. Ничего, как-нибудь проживу и без ответа на этот вопрос.
Однажды, в третьем классе, мы с Тони пошли гулять в лес. Мы пошли вдвоем; времена тогда были другие, над мальчиком, который дружит с девочкой, никто не издевался. Был прохладный весенний день, солнце светило ярко, но не грело. Помню, на Тони был старый свитер брата и зимние сапоги. Держась за руки, помогая друг другу не упасть, мы
С утра я первым делом позвонил Чарлзу Уилсону и от имени шерифского управления извинился за причиненные ему неудобства.
— Ничего страшного, — ответил он. — Главное, что девочки живы.
Я вдруг вспоминаю кое-что важное.
— Мистер Уилсон, а ваш пес нашелся? — спрашиваю я.
— Да, нашелся, — отвечает он. — Вечером прибежал домой, усталый и голодный. По-моему, ему очень неловко — понимает, сколько хлопот он всем доставил.
Я еще раз прошу у него прощения и желаю ему всего хорошего. Славный он человек, мистер Уилсон.
Я еду в больницу, надеясь найти там Тони с Беном и Калли. Тони я вижу почти сразу. Она сидит в холле, рядом со справочным столом, и рассматривает свои руки. Точно так же она сидела в тот день, когда умерла ее мать. Я подхожу к ней.
— Что я им скажу? — спрашивает Тони, не поднимая головы.
— Не знаю, — искренне отвечаю я. Сейчас я ей совсем не завидую.
Она встает и вдруг теряет равновесие, я придерживаю ее за локоть и провожаю к лифту.
— Хочешь, я пойду с тобой? — предлагаю я.
— Да, — отвечает она и берет меня за руку.
Антония
Без Луиса я бы, наверное, не смогла сказать детям, что Гриф умер. Более страшных слов мне еще не приходилось произносить:
— Ваш отец умер.
Странно, что они не задают мне никаких вопросов. Не спрашивают, как он умер и почему. Бен и Калли не плачут, не злятся, не кричат. Слушают молча. Уже не в первый раз я задумываюсь. Сколько же горя я причинила бедным детям! Может, сейчас они просто в шоке? Прошедшие два дня нелегко дались им. Они видели столько страшного, что восприятие у них притупилось…
Горюю ли я по Грифу? Хорошая жена ответила бы «да». Но я — не хорошая жена. Бывало, я мечтала: вот мне позвонят и сообщат, что с Грифом произошел несчастный случай, или он попал в аварию и умер… Ну да, я представляла, что мой муж погибнет в результате несчастного случая, катастрофы. А его застрелили. Легче ли мне? В первый миг я действительно, как ни странно, почувствовала облегчение, хотя ощущение близости смерти навалилось на меня всей тяжестью. Я радовалась тому, что жива, что мне и детям больше не придется терпеть его пьяных выходок. Наверное, я плохая мать. Хорошая мать ушла бы от мужа, который кидается в нее пивными бутылками, который бьет ребенка за то, что тот пролил апельсиновый сок, который заставил маленькую девочку три часа просидеть за столом на кухне, потому что она осмелилась попросить, чтобы ее выпустили… Хорошая мать не потерпела бы ничего подобного. Ну а я не была моим детям хорошей матерью.
Теперь у меня появилась возможность начать все сначала. Я хочу стать
Мартин
После того как Гриф Кларк ударил меня по голове рукояткой револьвера, мне пришлось наложить одиннадцать швов. Кроме того, у меня сотрясение мозга. Поэтому до утра меня оставляют в больнице, не пускают к Петре и Фильде. Утром я просыпаюсь со страшной головной болью, но прошу выписать меня немедленно: моей дочке сейчас намного хуже. Я должен ехать в Айова-Сити, к моим дорогим девочкам. С трудом завязываю шнурки на туфлях; дверь открывается, и в палату заходит Антония Кларк. Она садится на краешек стула. Мы вместе ждем, когда врач подпишет все необходимые документы.
— Извините, что не зашел вас навестить, — сконфуженно говорю я. — Как Калли и Бен?
— Им гораздо лучше, — отвечает она. — Как Петра?
— Ей сделали операцию. Она еще спит, но хирург считает, что мозг вне опасности.
Мы довольно долго молчим, наконец я с огромным трудом произношу:
— Простите меня, Антония. Простите за то, что я пришел к вашему дому с оружием. Я искренне верил, что Гриф… имеет какое-то отношение к тому, что случилось с Петрой. Понимаю, это не оправдание, и все же простите меня. Ведь он погиб из-за меня.
— Мартин, посмотрите, что Гриф сделал с вашей головой. Посмотрите, что он сделал с Калли. Напившись, он вытащил ее из дому в четыре утра и поволок в лес. Он твердил, что поведет ее к человеку, который, как он думал, является ее настоящим отцом. В конце концов из-за него они заблудились в лесу. Он избил своего сына до полусмерти и собирался убить меня. Не терзайтесь из-за Грифа, Мартин. Славным парнем он явно не был…
— Д-да, — осторожно говорю я. — И все-таки мне жаль его… и вас тоже. Теперь вам придется еще тяжелее.
— Ничего, пробьемся. Ведь друг у друга есть мы, а это самое главное, правда?
Я киваю.
— Как вы доберетесь до Айова-Сити? Вам сейчас нельзя садиться за руль! У вас, наверное, до сих пор голова раскалывается.
— Луис обещал меня подбросить, — отвечаю я.
— Он сказал, они арестовали того, кто это сделал, — осторожно говорит Антония.
— Да. По-моему, он тоже здесь, в больнице.
— Вы ведь не собираетесь ему мстить?
— Нет. Мне и одного урока хватило. И потом, кажется, Везунчик сам здорово покалечился, когда свалился в расщелину.
— Я его помню. Мы познакомились у вас дома, он заходил к вам, когда гулял с собакой. — Антония смотрит мне в глаза.
— Да. Мне казалось, что я хорошо его знаю. — Я с трудом качаю головой.
Антония гладит меня по плечу и с доброй улыбкой говорит:
— Вы ни в чем не виноваты.
— Теперь я буду мучиться до конца своих дней. Я не сумел защитить своего ребенка. Значит, я плохой отец…
— Мартин, вы замечательный отец. Я знаю, как вы любите Петру. Фильде повезло с вами. Жаль, что мне в свое время не хватило ума…