Бремя одежд
Шрифт:
Как-то раз, когда Дональд пересекал холл, раздался телефонный звонок. Дональд снял трубку.
– О, привет, Дэвид, – услышала Грейс. Последовала длинная пауза, потом он сказал: – Мне очень жаль.
Несколько секунд спустя Дональд вошел в гостиную. Грейс, стоявшая спиной к нему, собирая на столе какие-то бумаги, не сразу осознала, что он смотрит на нее. Такого не было уже длительное время – с того памятного разговора в детской комнате. Она повернулась.
– Только что звонил Дэвид. Он сказал… – Дональд помедлил. – Они слышали… – потом тихо добавил: – Бертран Фарли погиб в бою.
Грейс выдержала его взгляд. О, бедный Бертран… бедный парень.
Потом
Она отвернулась и села на тахту. Ей потребовалось немалое самообладание, чтобы сдержать себя и не бросить ему в лицо: «Не будь же таким глупым, чертов дурак!» – когда он подошел и, глядя на нее, произнес: – Мне жаль его. Ты знаешь об этом, правда? Впервые за много недель в ее голове вновь появились бранные слова, и ею опять овладело чувство отвращения к самой себе. «Нет, не надо, не надо начинать этого снова!» – мысленно прокричала Грейс. Дональд долго молча смотрел на нее, потом вышел из комнаты Ужасные слова, переполнявшие Грейс, исчезли.
Но в тот же день после обеда они вернулись вновь. Это случилось, когда Дональд посмотрел на третьего ребенка Грейс. Не только посмотрел – он взял Джейн в руки.
Грейс стояла возле окна в спальне и смотрела на яму с песком, возле которой стояла коляска. В это время она увидела Дональда. Тот направлялся к детям, чтобы сообщить им о том, что он пришел: никогда, даже отсутствуя в Уиллоу-ли всего час, он не забывал напоминать им о своем возвращении.
Стивен не играл в песке: он пускал кораблики на маленьком пруду, расположенном неподалеку и служившем для разведения рыбы. При виде Дональда мальчик вскочил настолько проворно, насколько позволяла шина на ноге, потом бросился к нему. Дональд высоко поднял его – наверное, четвертый или пятый раз за день.
Потом наступила очередь Беатрис: все те знаки внимания, что Дональд оказывал Стивену, требовала и она. Даже если девочка и не напоминала об этом, Дональд всегда следил за тем, чтобы дети получали поровну.
Держа на руках Стивена и Беатрис, он подошел к коляске. Дональд опустил детей на землю и долго всматривался в пухлое личико Джейн, которое вовсе нельзя было назвать красивым. Девочка пускала пузыри, а Стивен и Беатрис наперебой тараторили и не слишком нежно мяли свою сестричку. Через открытое окно Грейс услышала, как Дональд мягко упрекает их:
– Ну, ну, Стивен, будь поаккуратней. Нет, Беатрис, нет, не так.
Когда он медленно наклонился над коляской и взял Джейн на руки, желудок Грейс, казалось, начал выворачиваться наизнанку. Это было такое же тошнотворное, заставляющее человека покрываться потом чувство, как если бы ей ввели клизму.
То, что произошло дальше, отнюдь не ослабило это ощущение. Она видела, как ее супруг направился к скамейке, сел, положил Джейн на правое колено и обнял девочку одной рукой Он взял ее ручку и положил пухлый кулачок в левую руку Стивена, а правую руку мальчика соединил с левой рукой Беатрис. Получился круг, причем этот крут был почти заключен в его объятия. Весь ритуал проходил без единого слова. Папочка показывал детям новую игру – слова были не нужны.
Неприятное чувство в желудке вызвало слабость в ногах Грейс. Она прислонилась к низкому подоконнику и в тишине комнаты высказала все, что было у нее на душе:
– Ты не сделаешь этого! Нет, клянусь Богом, с ней это у тебя не пройдет! Ее-то ты у меня не отнимешь. Нет, Дональд теперь я буду действовать твоими же методами… Ты… Ты… Ты!… В тебе нет ничего человеческого, ты не человек, это точно. О, какая жестокость Ты… Ты… Ты!..
Вслед за этой практической демонстрацией своих прав на Джейн Дональд решил закрепить победу и теоретически. В следующее воскресенье он читал проповедь на тему «Прости нам прегрешения наши». По одну сторону от Грейс сидел Стивен, по другую – Беатрис. Дональд, возвышаясь над их скамьей, вопрошал прихожан, как они могут, если сами не прощают чужие грехи, ожидать прощения за свои ошибки – причем отнюдь не маленькие, а очень серьезные. Супружеская неверность распространилась во время войны, подобно болезнетворному микробу, а с микробами необходимо бороться, их надо уничтожать. Никто не станет убивать человека, который носит в своем теле микробы, скажем, гриппа. Нет, надо уничтожать микробы и тем самым спасти человека. Так и с грехами. Но люди не смогут прощать друг друга, сказал Дональд, если они не научатся смирению…
Все внутри Грейс переворачивалось от возмущения. Учиться смирению. Бог ты мой! Смирению! Смиренный Дональд! Эти бедняги летчики, что тоже пришли в церковь, и их подруги – они все, наверное, думают, что он имеет в виду их. Ей хотелось повернуться к этим людям и сказать: «Не волнуйтесь, он обличает не вас». Прощение… прощайте… только маленькие дети помнят обиды… покорность…
Грейс посмотрела прямо на него, но Дональд ни разу не позволил своему взгляду остановиться на ней. Покорность. А как насчет воровства? Умелого, расчетливого воровства. Не того, что происходит в охваченный любовной страстью миг, когда мужчина похищает чужую жену. Там все честно, такой поступок можно считать почти достойным по сравнению с этим ежедневным, ежечасным впитыванием в себя всей жизни, преданности, чувств ее двоих детей – теперь он собирался сделать то же самое и с третьим ребенком… Покорность!
Ей просто необходимо было увидеть тетю Аджи.
В тот же день Грейс нанесла мимолетный визит в Ньюкасл. Беспомощно раскинув руки, она спросила старую женщину:
– Что мне делать? Я не знаю, как бороться с таким… таким коварством. О, я могла бы уехать, но… но теперь Стивен.
Когда Аджи заговорила, это было утверждение – не ответ.
– Бессердечная свинья, – сказала она. – Чтоб он сгорел в адском пламени.
12
День за днем, выматывая нервы, Грейс вела с Дональдом борьбу, прилагая все усилия к тому, чтобы не лишиться и младшей дочери. Эта борьба была тем более ожесточенной, что ни Грейс, ни ее супруг ни разу не заговорили насчет своего соперничества в открытую.
И ее состояние отнюдь не улучшилось, когда она вынуждена была признать, что ей не удается забрать у Дональда Стивена – с таким же успехом она могла бы выкачать у мальчика всю кровь и ожидать, что он останется после этого в живых.
Жизнь Грейс становилась все более невыносимой; только Эндрю в состоянии принести ей облегчение – его вид, его прикосновения.
Но он был в Италии, на Сицилии, а до этого в Северной Африке. Каждую субботу утром его письма ждали Грейс у тети Аджи, но они почти всегда заканчивались одними и теми же фразами: «Теперь уже скоро, война почти окончена, дело движется к концу».