Бремя секретов
Шрифт:
При этих словах у меня сжалось сердце. Мне хотелось кричать, но нужно было сохранять спокойствие.
И я робко спросила, почему они с мужем не вернулись после войны в Корею. «Я родилась на острове Чейю, — ответила госпожа Ким, — и уехала оттуда вместе с мужем, когда летом тысяча девятьсот двадцатого года вспыхнула эпидемия холеры, поразившая почти все местное население. В те времена на острове и без того жили бедно, а после эпидемии дела пошли еще хуже. И мы решили уехать в Японию, чтобы найти там работу. Но в Японии стало страшно жить: после землетрясения началось
Под конец она рассказала совсем удивительную вещь: «В тысяча девятьсот двадцать третьем году нас спас японский полицейский». По словам госпожи Ким, он укрывал у себя на участке около трехсот корейцев. Тысячи японцев прибегали к нему и говорили, что корейцы отравили колодцы, а он отвечал: «Если это правда, принесите мне отравленную воду! Я выпью ее!» И он действительно выпил. В конце концов, люди ушли. Если бы не тот полицейский, госпожи Ким и ее мужа не было бы в живых. «Редко случается встретить такого храброго человека, — прибавила она. — А жаль. По крайней мере, его мужество дало нам силы и надежду на лучшее, как и встреча с японской учительницей и многими другими людьми, которые осмелились выступить в защиту жертв репрессий».
Я ложусь на траву. Надо мной только небо. Дует легкий ветерок. На дереве поют птицы. Удивительный покой! Я закрываю глаза. Хочу лежать здесь долго, не думая ни о чем.
Иду вдоль улицы, по обеим сторонам которой тянутся магазины и лавки. Чуть не сбила с ног нескольких встречных прохожих. Не знаю точно, где я нахожусь и как попала сюда, спустившись с холма. Во всем теле тяжесть, я едва передвигаю ноги, словно силы вдруг иссякли. Странно, что я еще в состоянии идти.
Останавливаюсь напротив книжной лавки. В витрине выставлены детские книги. Одна из них, под названием «Ойяюби-химе», сразу привлекает мое внимание: на обложке нарисована девочка, которая сидит на спине у ласточки, летящей над цветочной поляной. Девочка смело смотрит вперед, а ласточка, похоже, горда, что несет ее. И сразу перед моими глазами возникает образ священника. Темная борода, длинный нос, карие глаза. Он стоит, одетый в свою старую сутану.
Открываю дверь лавки, вхожу внутрь и прошу продавщицу показать мне ту книгу. Женщина берет с полки другой экземпляр и протягивает мне:
— Детям очень нравится эта история.
На первой странице читаю: «Жила-была… женщина, которой хотелось иметь дочку или сына. Однажды она пошла к старой колдунье и спросила у нее…» Внимательно разглядываю картинки. В книге рассказывается о девочке по имени Дюймовочка. Она спасает раненую ласточку и, преодолев множество трудностей и препятствий, летит вместе с ней в теплые края. В стране цветов Дюймовочка встречает прекрасного принца и выходит за него замуж.
— Я возьму две такие книжки, — говорю я продавщице.
— Две? — переспрашивает она.
— Да.
Выхожу из лавки и сажусь в автобус, который идет к вокзалу: пора возвращаться в Камакуру.
Вечером все собрались за столом. Дети рассказывают, как у них прошел день. Я ем молча.
— Вы выглядите уставшей, — говорит мне Шизуко.
— Я сегодня много ходила. Искала книги, которые уже давно хотела купить.
Сын украдкой смотрит на меня. А Цубаки вдруг спрашивает его:
— Папа, что значит дзайниши?
Я чуть не выронила палочки. Потом опустила глаза. Шизуко смотрит на моего сына.
— Сегодня кто-то из класса сказал, что моя подруга Юмико — дзайниши, — продолжает Цубаки.
«Юмико — дзайниши?» Странно. Не успел мой сын ответить, как Нацуко, его старшая дочь, воскликнула:
— А я и не знала, что она кореянка!
— Юмико кореянка? Дзайниши значит — кореянка? — удивляется Цубаки.
— Дзайниши, — объясняет мой сын, — называют людей, которые приехали в Японию из других стран. Когда говорят «дзайниши», часто имеют в виду корейских эмигрантов, потому что их в Японии больше всего.
— Но… Юмико говорит по-японски не хуже остальных. И фамилия у нее японская. Ее родители родились в Японии. Почему же тогда она не японка?
— Потому что у нее другая национальность, — отвечает мой сын. — У нее нет косеки. Ты же знаешь, Цубаки: когда мы едем за границу, нужен японский паспорт. А чтобы получить его, требуют показать косеки. Семья твоей подруги до сих пор сохранила свое северо- или южнокорейское гражданство.
— Значит, в Японии не хотят, чтобы иностранцы становились японцами?
— Вовсе нет. Просто получить гражданство очень трудно. И некоторым приходится оставаться иммигрантами, хотя уже второе или третье поколение их семьи живет в Японии.
Не удовлетворившись этим ответом, Цубаки заметила:
— Как странно. Для меня Юмико настоящая японка.
— Для тебя национальность подруги не имеет никакого значения, — сказала жена моего сына. — Главное — ваша с Юмико дружба.
После ужина Цубаки, по настоянию матери, отправилась в ванную.
Нацуко с моим сыном продолжили разговор об иммигрантах. Фуюки, ее младший брат, внимательно их слушает.
— Папа, а сколько в Японии дзайниши с корейским гражданством? — спрашивает Нацуко.
— Думаю, около шестисот пятидесяти тысяч.
— Так много?
— Да.
— И ведь они все потомки людей, которых привезли в Японию во время колонизации для выполнения грубой физической работы?
— Это не совсем так, Нацуко, — отвечает мой сын, поразмыслив. — Недавно я прочел в одной книге, что после войны японское правительство отослало большую часть этих людей обратно в Корею.
Я смотрю на сына. В первый раз слышу, как он рассуждает на эту тему.
— Корейские дзайниши — это скорее потомки тех, кто сам перебрался в Японию в период колонизации.
Вспоминаю рассказ госпожи Ким.
— Некоторые приехали в Японию без документов сразу после войны или после корейской революции и жили здесь незаконно.