Бремя стагнатора
Шрифт:
Зрачок стоял совсем рядом на расстоянии вытянутой руки.
– Ваше умение появляться незаметно поражает. Талант или многолетняя практика?
– Работа, – лаконично отрезал Креганон.
– Эти двое… они признались?
– Нет, все отрицают. Но плавку четвертой полосы производили именно они.
– Откуда вы знаете?
– Сверили показания всех остальных. Поверьте, у нас есть опыт в подобных делах. Ваши люди рассказали, где был каждый из них и кого видел рядом с собой. Все сходится, кроме этих двоих. Они пытались свалить вину на парня по имени Сантори, того литейщика, который сбежал. Якобы это он
– Чушь!
– Я тоже им не поверил. Ничего, на Доске Правды они выложат все. Но это несущественно, Косталан-са, главное, что мы избавили вас еще от двоих саботажников.
– Да, но теперь мне опять понадобятся новые люди. Старик, кстати, отлично разбирался в цветовом калении железа, после мастера Хинновари он – лучший. Где теперь взять нового?
– Ну, найти хорошего мастера все же проще, чем строить новый котел. Незаменимых людей нет, – цинично закончил Зрачок и неожиданно сменил тему. – Так о чем вы все-таки хотели поговорить со мной?
– Что? – кузнец с трудом отвлекся от мрачных дум. – А! Я хочу видеть Юнари. Привезите ее сюда!
– Не могу, Косталан-са. Мы же договорились.
– Однако с тех пор вы неоднократно дополняли и нарушали «договор», – с нажимом произнес Косталан. – Или я не прав?
Креганон пожал плечами:
– Я всего лишь старался верно служить императору. В том, что я был резок с вами, виноваты только вы сами и ваше упрямство. Почему я решил ограничить свободу Юнари, вы знаете. Или лучше было бы оставить ее дома?
– Нет, но…
– Вот именно – «но», Косталан-са. Вы пытаетесь углядеть во мне злодея, а я просто делаю свою работу. И к тому же делаю хорошо, лучшим доказательством чему – вы сами. Вы живы, имеете возможность спокойно работать, ваша подруга в безопасности. Не будь я столь ревностен в исполнении своих обязанностей, кого-нибудь из вас давно бы похитили или убили.
– Хорошо, хорошо, – мастер махнул рукой, – вы умеете красиво говорить и играть словами. Это я понял еще во время нашей первой встречи. Тем более, что кое в чем вы правы. Надеюсь, моя работа также убедила вас, что я готов трудиться во благо Соцветия и не собираюсь продавать чертежи шпионам Солмаона. Но я могу хотя бы увидеть ее?
Зрачок долго молчал. И только когда тишина стала совсем уж невыносимой, он произнес:
– Думаю, это можно устроить. Я обещаю вам.
– Я… я не знаю, стоит ли вас благодарить, Креганон… – кузнец запнулся. Говорить «спасибо» человеку, которого он считал личным врагом и которого дважды едва не задушил?
– Не стоит, Косталан-са. Я знаю, что вы обо мне думаете, и благодарность вряд ли будет искренней. Возвращайтесь к работе. Как только вы запустите пародел, я отвезу вас к Юнари.
По приказу самого Всевидящего Ока кузнецов стали обыскивать по несколько раз в день. Утром, по приходу на работу, чтобы – не приведи Небесный Диск – не прихватили с собой чего-нибудь с тайным умыслом, и вечером, дабы не могли вынести из мастерской деталь пародела или черновой вариант чертежа. Впрочем, досмотр касался только тех, кого на ночь отпускали домой – в основном, старых, заслуженных мастеров. Большинство же литейщиков, молотобойцев и подмастерьев ночевали в кузнях. Их перевели на казарменное положение вместе с Косталаном.
Правда,
Но, несмотря на саботаж, бесконечные обыски, несмотря на то, что людей забирали иногда прямо из мастерской и никто из них так и не вернулся, через два дня разогретые до красного каления полосы свернули в кольца, сварили и натянули на котел. Остывая, они крепко сжали корпус, сделав его еще прочнее.
Оставалось вывести желоб для выпуска пара, приделать к нему прочную дверцу – и пародел готов.
В день испытаний первой модели своего детища Косталан проснулся рано. Рассвет еще только разворачивал на востоке свои непобедимые полки, вызолотив солнечными лучами половину неба.
Кузнец наскоро умылся, перекусил сухими хлебцами и фруктовой пастой, что остались с вечера. С грустью вспомнил Юнари, ее великолепную стряпню, добрые руки и… «Коста, милый».
Ничего, если сегодня все пройдет удачно, они скоро увидятся.
Косталан попросил Небесный Диск не отворачивать от него свой лик и хотя бы немного помочь. Мельком подумал, что надо будет пригласить потом Солнечного жреца и освятить пародел. На всякий случай. А то найдется в императорском дворце какой-нибудь ревностный блюститель веры, обвинит в колдовстве – и все. Бесполезно будет доказывать на суде Ересей, что верен Небесному Диску и Пресвету. Солнечные не любят, когда про них забывают. Арнарау Фейдасский слишком поздно это понял: по указанию жрецов легионеры Ока замуровали его заживо в собственном изобретении – в чане с быстротвердеющей строительной смесью. А через каких-нибудь десять лет раствором минерала «кость земли» с добавкой яичных скорлупок и клеящей смолы спокойно пользовалось все Соцветие.
Котел стоял на возвышении – черный, давящий и одновременно свой, известный до последней царапины. Косталан подошел к нему, положил ладони на шершавый бок. Пародел не отозвался на прикосновение, без воды, огня и пара он выглядел мертвым и неподвижным. Но мастер знал, как обманчиво такое впечатление. Уже совсем скоро языки пламени лизнут гладкие черные бока, а внутри забурлит, изойдет паром кипящая вода. Две извечно враждующие стихии соединятся, рождая новую, невиданную силу в помощь немощным человеческим рукам. Несмотря на все патриотические заверения Креганону, мастер продолжал считать, что создает пародел в первую очередь для блага людей, а не для их уничтожения.
Если, конечно, все рассчитано правильно.
Если нет ошибок в конструкции.
Если враги не проявят себя снова и не попытаются разрушить котел.
От нетерпения Косталан начал расхаживать по просторному двору мастерской, заново просчитывая в уме, все ли готово, и что еще из многократно проверенных частей стоит проверить еще раз.
Наконец проснулись литейщики, загомонили, в воротах легионеры уже обыскивали раннюю пташку – первого из мастеров, расчетчика Ринтагавора. Старый математик тоже вложил в пародел немало труда, волновался за него, проворочался всю ночь, но так и не смог заснуть. Седина в волосах, седьмой десяток пошел, а нетерпелив, как мальчишка. Вроде вон того молодого мастера-изобретателя, что яростно меряет шагами двор. Два сапога – пара. Сейчас еще и главный литейщик Енгарно заявится… А! Вот и он, легок на помине.