Бремя выбора. Повесть о Владимире Загорском
Шрифт:
Ленин же увидел другую массу — пролетариат в России, связь с которым Плеханов потерял давно и не по своей воле. Эмиграция стала его бытием и определила сознание. Увлеченный теорией, лекциями, успехом, устоявшимся бытом, увлеченный (а можно сказать и погрязший во всем этом), он утратил за долгие годы вдали от родины прежнее чутье на нужды российской жизни и стал олицетворять собой прошлое, пусть славное, пусть достойное, но — уходящее, тогда как именно в годы его отчуждения от России там, в ее городах, стремительно вырос рабочий класс, окреп, возмужал и нацелился па борьбу.
Когда-то
После съезда Лиги, недолго поколебавшись, Плеханов кооптирует в редакцию прежних ее членов: Аксельрода, Засулич, Потресова. В редакцию тотчас возвращается Мартов (зако-онно, он же ведь избран съездом), прихватив с собой еще и Троцкого. Меньшинство стало большинством. Георгий Победоносец превратился в Мироносца. Отвергнутые съездом, не избранные, потеснили избранных и захватили редакцию, утверждая теперь: «Между старой и новой «Искрой» лежит пропасть».
Теперь уже настал черед, возникла необходимость и последнему из тройки лидеров выйти на авансцену. Ленин пишет заявление: «Не разделяя мнения члена Совета партии и члена редакции ЦО, Г. В. Плеханова, о том, что в настоящий момент уступка мартовцам и кооптация шестерки полезна в интересах единства партии, я слагаю с себя должность члена Совета партии и члена редакции ЦО».
«Искра» становится мартовской. Ленин остается одно.
На съезде, таким образом, и после него создалась в наивысшей степени критическая ситуация, в которой каждый из лидеров вынужден был предельно выявить свойства своей личности — гибкость ума, выдержку, отвагу, чутье на будущее, предвидение настроений, устремлений и дел на главном плацдарме века — в России.
С каким остервенением они набрасывались на больного Ленина на съезде Лиги! Что их тревожило, что бесило? Ведь они могли захватить всё — и захватили: Центральный Орган, Центральный Комитет, партийную кассу, типографию — все! Только не могли прибрать к рукам одного человека, всего-навсего. И потому бесились, чуя нутром ту силу, которая двинет за Лениным, ибо он остался у того самого створа, куда бьет стихия, российский поток, взыскующий русла. Перетащить на свою сторону Ленина значило бы перетащить на свою сторону истину — вот какой малости им не хватало.
А что, если бы Ленина не было, думал Владимир. Ни в России, ни в Женеве, ни вообще на свете. Или был да сплыл. Как Плеханов. Или, что равносильно, согласился бы он остаться в редакции, писал бы свои статьи, вставляя «оппортюнизм», вносил бы кротко поправки по указке Мартова, Аксельрода, Троцкого — что было бы?
Пусть па этот вопрос ответит история. Со временем. Если сможет…
А пока Владимир Один-Из-Многих знает, что именно осталось бы, если исключить Ленина сейчас, — берлинский ералаш, хаос. Сегодня и завтра. Вез надежд на гармонию. Масса вождей — неукротимых, своенравных, гордых, с персональной программой у каждого.
Но
Избавление от хаоса в одном — в организации. А организация — в партии. А партия — это борьба с прозябанием, каждодневная схватка с бессмысленным протеканием жизни. И потому всей силой души — с Лениным. Необходимость крепкой организации — и никакой свободы неразберихе!
Прежняя его свобода порицать Ленина была, по сути, зависимостью от чужого мнения — несвободой. Теперь потребуется свое мнение и свое решение. Оно будет суровым, хочешь не хочешь. Ты уже не позвонишь у двери дома 6 по улице Кандоль и не скажешь хозяину: «Здравствуйте, Георгий Валентинович, я пришел к вам засвидетельствовать свое почтение». Ты еще как будто и не успел принять их, Мартова, Засулич, Плеханова, только присматривался, по уже ощущаешь расставание — значит, они были и твоим прошлым, выражали тебя прежнего. Отстраниться от них — полдела. Выбирая, начинаешь противостоять.
Выбор суров, даже жесток. Ты не можешь остаться ко всему и всем добрым и снисходительным, иначе не обретешь себя, не утвердишь, будет жить партия минус ты.
Отвечать за выбор будешь только ты сам, и не годами, не отрывками жизни, а всей судьбой. А судьба — это опять же выбор задачи и перспективы. И счастье — не в результате, не в застывшем слепке живой жизни.
Владимир Один-Из-Многих выбирает задачу Будущего Большинства. Он стал разборчив не только по своему опыту, по и потому, что в одном движении возникли разные шаги, вперед и назад. И надо идти в ногу. Либо вперед, либо назад. По что пойдешь, то и найдешь.
Он выбирает объединение и дисциплину во имя общей борьбы и победы.
Раскол помог Владимиру обрести себя. Обстоятельства творят людей… Крылатую оценку съезда: шаг вперед, два шага назад — он принял по-своему: если их сложить и осмыслить, то получится три шага на пути роста в сознании.
Ленинцев здесь горстка, и его нравственный долг стать на сторону этой горстки, с которой, по его представлениям, связано будущее. У мартовцев — любовь к ближнему, у ленинцев — еще и к дальнему.
Он не гадал, прав или не прав, он верил: прав!
Ленин ответил ему тем же — верой в нового своего приверженца. И направил Владимира к Бонч-Бруевичу в экспедицию, которая занималась наиважнейшим для партии того периода делом: транспортом литературы (в частности, рассылкой только что вышедшей книги «Шаг вперед, два шага назад»), снабжением нужных людей паспортами, направлением их в Россию…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Работа в Московском комитете большевиков начиналась каждое утро в семь, продолжалась весь день до девяти-десяти вечера и никогда не заканчивалась — на ночь и комитете оставался дежурный сотрудник, а то и не один, и дела хватало.