Бреслау Forever
Шрифт:
— А что с Мариолой? Она всегда тебя сопровождала.
— Мы вчера поссорились.
— Сильно — сильно?
— Ммм. Она назвала меня уродом.
— Ооо… — Гофман рассмеялся. — Но это, ведь, не впервые в истории. Бедная Мариолка подключилась к компании баб, которые не могут вынести твоих сумасбродств? Похоже, у тебя таких целый батальон?
— Началось с того, что она уже не может выносить того, как я рискую жизнью. И вообще, скандал в типично бабском стиле. То есть, совершенно без стиля, плана действий и определения для себя целей, которых желаешь скандалом достичь.
Гофман пожал плечами.
— Честное слово, никак не пойму, что эти бабы в тебе находят. Как можно жить с таким сумасшедшим? А они летят на тебя, словно мошки на огонь.
— К счастью, ты не женщина.
Сташевский поднялся.
— Ну что, вроде бы все готово.
— Угу.
Славек открыл задние двери автомобиля, оборудованного специальным шлюзом, чтобы снаружи ничего не было видно; спрыгнул на мостовую.
— Контроль связи, — где-то в самой средине головы услышал он голос техника. — Камера на виске. Пошевели головой.
Сташевский огляделся по сторонам.
— ОК. Камера на сумке. Нацель на автомобиль, контрольная точка.
Славек прошел к передней части машины. Пошевелил сумкой так, чтобы техник увидел наклейку с регистрацией на ветровом стекле.
— ОК. Камера на крыше — тоже ОК. Внешний микрофон?
— Один, два, три…
— ОК. Направленный микрофон?
Сташевский поднял руку и сказал прямо в наручные часы:
— Один, два, три.
— ОК. Внешнее окружение?
Сташевский щелкнул пальцами в разных положениях.
— Тааак, полный круг. Слышу тебя четко и без помех.
— Ну вот, теперь можешь лететь на Луну, — включился Гофман. — Передавай привет Твардовскому [93] , а пока что покажи-ка нам картинку в инфракрасном диапазоне. Попытайся-ка поглядеть на какую-нибудь миленькую, тепленькую дамскую попочку.
Сташевский надел темные очки и глянул на проходящую мимо женщину.
— Блин! — снова раздалось в его голове. — У нее месячные!
Теперь Славек глянул на проходящего мимо ксендза.
93
Герой польских народных легенд, продавший душу дьяволу и обманувший его; слетал на Луну. Упоминается в песенке 1964 года «Валентина-твист» вокальной группы «Филипинки». — Прим. перевод.
— Холера! А у этой — пенис!
— Ничего, зато платьице классное, — буркнул Сташевский.
В машине, по-видимому, прошел обмен мнениями, потому что Гофман отозвался только через минуту.
— ОК. Лазер и GPS?
— Первый шаг, второй, третий, четвертый….
— ОК. Теперь второе.
— Так вы же видите мою позицию.
— Ой-ой-ой, какие мы раздражительные. Пистолетик заряжен? Жилетик не давит?
— Все в норме.
— Гляди, какой официальный, — Гофман обратился к технику. Потом снова подсунул себе микрофон. — Иди прямо, укротитель духов. Специально для тебя работает радиостанция «Полис секс энд рок-н-ролл стейшн». — Он запустил в наушник грохочущих «Секс Пистолз». — И еще, для нашего неустрашимого победителя лесбиянок, цитата из Писания: «И даже если бы шагал я тенистой долиной…» — не усрусь. Ибо братья надели на меня памперс!
Сташевский расхохотался прямо в лицо идущей старушке. Та испуганно отшатнулась.
Славек пошел прямо — по улице Лацярской, по которой уже много раз шли офицеры, ведущие это следствие. И не было Мариолы, которая всегда могла его поддержать. И это в тот самый момент, когда он так в ней нуждался. Что ж поделаешь. Он оглянулся назад, на специальный автомобиль. Помощь уже была вызвана. А дальше он остался сам. Ну и ладно. Он привык. Закон Мерфи. Все подводит именно тогда, когда более всего нужно. Сам он ничего конкретного не чувствовал. Несмотря на грохот панк-рока в ушах, Славеку казалось, что его окружает странная пустота. Он шел среди немногочисленных в это время прохожих. Те казались отсутствующими, зелеными, если можно так выразиться. Он уже видел подобных людей, когда отрабатывал практику в каком-то учреждении сразу же после учебы. Люди зеленого цвета в лифте. До него не доходило. Какого ляда они переживали это все, если не хотели. А потом чаек, кофеек, уже в конторе. Завтрак. И уже даже не симуляция работы. Одуряющее, серое существование. Из скольких мгновений состоит жизнь человека? Сколько чайков мы выпьем? Сколько засчитаем себе дурацких скандалов? Он пожал плечами. Но зачем все это? У него был рецепт жизни, как у всякого холостяка. Связь длительностью в пару лет — так говорила статистика. А с другой стороны, ему было жалко. Потому что обычно он включался в эту связь без остатка. Не считая дебильных съемов в каждой командировке. И у него имелась целая коллекция «военных трофеев»: трусики, лифчики, имелась даже одна мини юбка, поскольку женщина ушла в его брюках. К счастью, у него была вторая пара. Как-то раз он признался Мариоле, что трахнул известную телевизионную редакторшу. На это она лишь спросила, что он чувствует, видя ее на экране. «А ничего», — ответил Славек, в соответствии с истиной. Он тогда нажрался по самые зеленые помидоры. И вот сейчас, что было глупым по его собственному разумению, он бросил пить. Даже Мариола, видя его совершенно трезвым, сказала:
— Вот теперь, видимо, начну стыдиться, когда ты станешь заниматься со мной сексом. Впервые в трезвом виде.
Он не заметил, как добрался до внутреннего дворика монастыря; уселся на маленькой лавочке у стенки, окружающей клумбу. На все это дело ему было насрать. Славек даже зевнул от скуки. Он помнил, как Мариола завела в его ноутбуке папку с названием «Отпуск мечты», поместив туда фотографии с их совместной поездки на море. Сташевский любил их пересматривать. Интересно, а для кого такую же папку Мариола создаст в будущем году? Интересно, а какая женщина создаст подобную папку для него?
— Что ты испытывал, когда ты снял женщину своего коллеги, спал с ней, а потом они приехали к тебе? — спрашивала Мариола. Они спали на твоей кровати, а ты — в комнате рядом. Что ты тогда чувствовал?
— Ничего, — всегда отвечал он в соответствии с правдой, если такое ничего ему не стоило. Сейчас он усмехнулся собственным мыслям. А что он чувствовал в данный момент? Ничего.
Сбоку к нему подсел Мищук.
В первый момент Сташевский его и не заметил, поскольку был погружен в свои мрачные размышления, коварно спутанные с восприятием окружающей красоты. Только он один мог соединить в себе эти два аспекта действительности одновременно. Боль и красота, полнейшая усталость и разрывающая энергия; какое-то страшное знании, которым обладал наряду с детской наивностью. Да, именно! Сташевский поймал себя на том, что все его мысли делаются все более наивными.
— Почему вы такой печальный? — спросил Мищук.
Славек глянул на типа в распахнутой американской куртке. Брать себя в руки он умел, хотя впечатление было ошеломляющее.
— А вы не были бы печальным? — ответил он. — Вот, веду следствие по какому-то идиотскому делу, которое тянется еще с тридцатых голов прошлого века, офицеры гибнут один за другим, у меня нет ни единого подозреваемого и… И тут вдруг ко мне подсаживается тип, который мертв несколько добрых десятков лет. Вы не назовете это причиной моего состояния?
— Жизнь всегда несет с собой разные неожиданности.
Сташевский слегка усмехнулся.
— В вашем случае, это даже трудно назвать жизнью.
Мищук расхохотался.
— Ты гляди… А вот тут пан меня и подрезал…
— Вы…
Он не смог докончить, потому что в наушнике раздался голос Гофмана:
— Славечек, а не мог бы ты нам открыть, с кем ты там разговариваешь?
— С паном Мищуком.
Тихое чмокание в микрофон.
— Я серьезно спрашиваю.
— Господи Иисусе, ну, с Мищуком, потому что он подсел ко мне на лавочку! Мне что, сунуть его удостоверение личности тебе в камеру?