Бреслау Forever
Шрифт:
— Господи. Если бы ты чего-то украл, кого-нибудь застрелил или подсунул коллеге свинью, то я бы еще мог тебе помочь. Я занимаюсь делами простенькими. Тебе нужен спец получше.
— Знаешь кого-нибудь?
— Кто-то всегда найдется. — Коллега на долгое время задумался. На фоне доносился говор беседы на каком-то странном языке. — Похоже, что есть. Имеется один такой аналитик в Варшаве…
— Я его знаю?
— Нет, но парень очень даже контактный.
— Тогда встань на уши и достань мне его.
— Без проблем, передам ему SMS-кой твой номер, и он должен будет перезвонить.
— Класс! Спасибо.
Славек отложил сотовый телефон. Начал гуглить, разыскивая какой-нибудь польский институт,
Тогда он перешел на американский Science Citation Index [87] . Здесь, наконец, выловил польских ученых, которые и вправду имели что сказать, раз их печатали на Западе. За океаном уже как-то не было статей типа «Влияние пихания себе в задницу свернутой вчерашней газеты и сильного кручения ею с целью статистического влияния на мозговую кору на примере деревни, занятой в сфере «зеленого туризма» и планов ее будущей постройки».
Его занятия перебили звуки оперы Вагнера. На дисплее домашнего телефона появилась надпись: «Соединение неизвестно, локализация неизвестна». Славек переключил связь на висящий над письменным столом динамик.
87
Индекс цитирования научных статей — Прим. перевод.
— Да, слушаю.
— Приветствую. Это Бартек Новосельский. Звоню по поручению коллеги.
— Как здорово, что так быстро. Меня зовут Славек Сташевский.
Собеседник быстро перешел к делу.
— Какое дело мне нужно анализировать?
— Сейчас перешлю на ноут все данные и…
— Какой ноут. Я в отпуске.
— Тогда на счет. Можно будет стащить в Интернет-кафе и…
Тот опять не дал закончить:
— Какое еще кафе. В пустыне? — какое-то время он что-то урчал. — Ты зацепил меня в Египте, — пояснил он. — Как раз еду на верблюде, по песку, трясет немилосердно, этот гад все время хрипит и злится на жару сильнее, чем я.
И правда, в трубке что-то фыркало и как будто бы булькало. Сташевский знал, что именно такие звуки издают дромадеры.
— Холера! Тогда хоть передай верблюду от меня привет.
— Передать привет? Верблюду? Чтобы он меня оплевал? — Тем не менее, Новосельский рассмеялся. — А ты знаешь, сколько эта горбатая скотина способна выбросить из себя этой липкой гадости?
— К счастью, не знаю.
— Ладно, — Новосельский перешел на примирительный тон. — У кого-то из участников поездки должен быть какой-то комп под польский сотовый.
— Буду ужасно благодарен. Это очень и очень срочно.
Внезапно в голосе Новосельского прорезался тон запева, которым угощают верующих священники в церквях.
— Братья, — гудел он, — передайте друг другу знак мира… Тьфу! Давайте обменяемся адресами счетов и номераааамииии…
На сей раз рассмеялся Сташевский.
— Я тебе должен услугу.
— Не сомневаюсь. Слышал, будто бы ты лучший следователь вроцлавского управления.
— Факт! Именно так я говорю о себе, когда на меня нападает болезненная скромность.
Через мгновение две пары рук, одна во Вроцлаве, в комнате с кондиционером, а вторая в Египте, находясь на спине верблюда, начали стучать по клавишам, передавая друг другу цифры и буквы.
Будучи полицейским, Сташевский видел множество смертей. А точнее, ее эффекты в форме выражения лиц — спокойные, как будто бы человек лишь ненадолго вздремнул, либо жестокие, меняющие лицо покойного маску страха или страдания. Случались и менее интересные случаи: утопленники, висельники, выпрыгнувшие из окон, жертвы ожогов… Но не это было важно. Важен был мрак. Сташевский не боялся смерти. Когда-то его предыдущая девушка провела психологический тест, из которого следовало, что он, правда, абсолютный похуист, зато не боится смерти. Он был самым обычным фаталистом, согласившимся с мыслью, что — что бы он ни делал, случится то, что должно случиться. Иногда ему даже казалось, что тот назначенный ему срок будет прекраснейшим днем в его жизни.
Тесные, освещенные газовыми фонарями улочки, по которым он сейчас кружил, ни в коей степени не наполняли его хотя бы беспокойством. Абсолютно сам, в три часа ночи. Он обожал этот последний бастион предыдущей цивилизации, удаленный от сияющего потопом электрического света города. Его зарево било из-за могучих тел костелов и серебрило листья зарослей над рекой, а кроны деревьев походили на декорации в каком-то театре. Атмосфера, словно взятая с эскизов Бруно Шульца [88] — мрак мыслей, таинственных ритуалов, знаков чего-то, таящегося во мгле. Сташевский не знал, ждет ли кто-то его, притаившись в темноте. Но он был уверен в том, будто что-то крайне важное произойдет или сегодня, или завтра. Обычная впечатлительность и дар наблюдения, по сути дела, даже в этом конкретном случае наблюдения самого себя, а не какой-то там дар предвидения.
88
Удивительный польско-еврейско-украинский писатель и художник, трагически погибший в годы фашистской оккупации. От него остались всего две книжки: «Коричные лавки» и «Санаторий под знаком смерти» («Санаторий под клепсидрой») — снят даже фильм. Горячо рекомендую. — Прим. перевод.
Славек глянул на часы. Три — тридцать семь. Впервые на дисплее не появилась чертова дюжина. Он усмехнулся. На ближайшей подворотне тоже не было этого номера, не находился он и на тринадцатом этаже, Мариола не выставила тринадцатый канал в телевизоре или тринадцатую программу в автоматической стиральной машине. Это впервые с того момента, как он начал это удивительнейшее следствие. Сташевский вынул из кармана наладонник и проверил в сети часовые пояса. В США, на Западном Побережье, сейчас должно быть тридцать семь минут седьмого вечера. Идеальное время. Он продиктовал своему телефону номер.
— Good evening. What can I do for you? — раздался голос, соответствующий лакею в дешевом фильме из буржуазной жизни.
— Hallo. I'm police officer from Poland. Could I speak to mister Wasiak?
— I'll check this, sir. Please, wait [89] .
Точно, лакей, промелькнуло в голове Сташевского. К счастью, долго ждать ему не пришлось.
— Васяк, слушаю.
На сей раз хрипловатый голос принадлежал кому-то, скорее, привыкшему отдавать приказы, чем их получать.
89
— Добрый вечер. Что я могу для вас сделать? …
— Алло. Я офицер полиции из Польши. Могу я поговорить с мистером Васяком?
— Сейчас погляжу. Пожалуйста, ждите, (англ.)