Бреслау Forever
Шрифт:
— Возможно.
— А возможно, — теперь Мищук явно передразнивал Сташевского, — тебе помогла бы встреча с кем-нибудь другим? — Он указал на мужчину, приближающегося по идеально убранной дорожке среди клумб.
Сташевский инстинктивно поднялся. Когда подошедший подал ему руку, он крепко ее пожал. Пожилой, культурный господин с легкой сединой в волосах вежливо представился:
— Альберт Грюневальд.
Сташевский чувствовал прикосновение его ладони. Слегка вспотевшей, слегка прохладной. Он слышал дыхание мужчины и запах классического, старомодного лосьона после бритья.
— Нет, нет, нет… Все это не так. Я видел ваши фотографии в документах, знаю о вас все. Отсюда и эти галлюцинации.
Довоенный офицер крипо слегка кивнул.
— Вы уверены?
— Вы прекрасно говорите по-польски, герр Грюневальд. Во всяком случае, для немецкого офицера.
— Было время обучиться. — Грюневальд вынул серебряный портсигар с дарственной гравировкой. В специальном отделении даже были мундштуки для сигарет без фильтра. Зажигалка времен Первой мировой в виде патрона, роговые очки… Боже! Сегодня уже никто не знает, что такое роговая оправа. — Вы почему такой напряженный? Неужто вновь то же самое следствие без подозреваемых, благодаря которому мы попрощались с жизнью?
— Именно вы убедили меня в том, что я разговариваю сам с собой. Вас здесь не должно быть.
— Почему же?
— Вы так никогда и не дошли до монастыря. Вас застрелили на улице Лацярской. На Альтбузерштрассе.
Грюневальд присел к ним на лавочку.
— А не направляет ли это вас по новому следу в этом деле?
— Действительно. — Сташевский инстинктивно потер подбородок. — В мозгу открылась новая дверка.
Он спрятал лицо в ладонях. Ну как он мог не подумать об этом? Почему так долго блуждал вслепую?
— У вас уже есть подозреваемый? — поинтересовался Грюневальд.
— Да. Есть.
В «Новокаине» оправленные в позолоченные рамы картины начали представлять легко одетых женщин на фоне панорамы города. Время от времени их перебивала реклама какого-нибудь культурного заведения. Гофман отправился в туалет, а Сташевский, желая воспользоваться моментом, набрал египетский номер. Бартек Новосельский, аналитик из Варшавы, ответил практически сразу же.
— Ну, и как там, верблюд вас не оплевал? — бросил Сташевский вместо приветствия.
— К счастью, нет.
— Это точно. Слышу в твоем голосе удовлетворение.
— Потому что теперь я уже в Сеуте, таком испанском анклаве в Африке.
— Ага, понимаю, тут уже спиртного море разливанное.
— Именно. — Бартек как раз что-то глотнул. — Слушай, я просматривал документы по тому делу. Ну, тому, которое ты мне заказал.
— Дело той несчастной группки автомобильных воров и профессионального убийцы… И что?
— Ты знаешь, собственно говоря, ничего я и не обнаружил. Дело проведено рутинно, документация в порядке, представленные доказательства очень убедительные. Ни к чему прицепиться нельзя. Ты сцапал горстку дебилов, которые только-только начали свою карьеру в воровской профессии. И к счастью, благодаря тебе, далеко не зашли.
— Я спрашиваю не об этом, — перебил его Сташевский.
— Ну да… — Новосельский помолчал. — Появляются два вопроса. Во-первых, почему на такую мелочевку направили именно тебя? Одного из лучших специалистов по действительно серьезным вещам? Впрочем, это еще как-то можно объяснить. Например, кто-то наверху захотел улучшить статистику раскрываемости.
— Я спрашиваю не об этом, — повторил Сташевский.
— Знаю… Тогда появляется второй вопрос. Что среди этой банды дворовых троглодитов делал профессиональный убийца, который впоследствии показал, что способен завалить двух амбалов из обычной воздушки.
— Тепло, тепло… Именно к этому я и веду.
— Слушай, в бумагах нет готового ответа.
Какое-то африканское насекомое, отвратительно жужжа, дорвалось наконец-то до микрофона. В Польше какая-то комариха пыталась укусить Сташевского, но тот прихлопнул ее бумажной салфеткой.
— Это… Это…
— Ну давай же, рожай.
— Слушай, со стороны это выглядит так, будто бы ты имел его в качестве отхода по другому делу, а потом сам подклеил к этим дурацким автомобильным ворам.
— А зачем?
— Прости. Я что тебе, Бог? Или я — это ты? Не имею ни малейшего понятия.
— Я что ты предлагаешь?
— Ничего. Но скажу тебе в приливе грубой откровенности: похоже на то, что ты сам прикрывал его. Ты обмакнул его в дерьмо, чтобы иметь на него зацепку, а потом спас ему задницу. И вот теперь совершеннейший снайпер ходит на свободе, зная две вещи. Во-первых, теоретически он тебе, вроде бы даже и благодарен. Но он же не дурак, так что имеется и «во-вторых»…
— И что же это за «во-вторых»?
— Он знает, что только ты имеешь на него крючок. И еще одно.
— Мммм?
— Зачем подобный профессионал стреляет в двух уродов, которые хотели угнать мерс?
Повисла мучительная тишина. Материальная, не материальная, невообразимая. Никто не знает, сколько еще дурацких эпитетов можно придумать.
— Славек, скажи, что я ошибаюсь.
Откашливание. Треск каких-то реле на линии. Обратная связь в трубке и звуки мелодии, запущенной в ресторане, чтобы побороться с шумом двух кондиционеров.
— Славек, пожалуйста. Скажи мне, что я ошибаюсь.
— Старик, огромное тебе спасибо за помощь. И честное слово, извини, что занимаю тебя такими глупостями во время отпуска.
Сташевский коснулся красной кнопки на клавиатуре своего телефона.
Альберт Грюневальд вынул из кармана пальто номер «Фолькишер Беобахтер» за сорок пятый год. Но не затем, чтобы делать самокрутки. Он развернул газету на предпоследней стороне и показал Сташевскому.
— Вот, пожалуйста. — Небольшая заметка докладывала про бомбу, подложенную в штаб-квартире гауляйтера «пораженческими элементами». — Пожалуйста, — повторил он. — В Бреслау имеется антифашистская организация.