Брестская крепость
Шрифт:
«О том, что создан штаб, — пишет командир пулеметного отделения 455-го стрелкового полка сержант А.Д. Романов, — я услышал ночью под 25 июня от покойного сержанта Александра Автономова, — он ползал от Белого дворца к казармам нашего полка («Авось пожрать что найду»). Вернулся он оттуда вместе с помощником командира стрелкового взвода нашей полковой школы Легостаевым и, кажется, с Васильковским из химсклада. Автономов сказал: «Слава богу, появились большие командиры; говорят, полковой комиссар, капитаны, политруки, наш Красавчик (так мы между собой называли A.A. Виноградова) сколотили общий штаб. Те, что пришли с Автономовым, что-то сказали A.M. Ногаю, говорили с разными группами бойцов, лазили в подвалы. Вскоре из разных мест слышалось: «Из какого ты полка, товарищ? Какое звание? Штаб приказал». Переписывали, кто из какого подразделения, какое у кого оружие, сколько кто имеет патронов, гранат, сколько годных пулеметов, составляли списки раненых, устанавливались фамилии убитых, умерших от ран. Словом, начал действовать какой-то орган…
Если говорить объективно о тех, кто руководил боями на Центральном острове крепости, то скажу прямо: руководили те, кто не щадил своей жизни и умел повести или направить против врага людей туда, куда в данный момент это было всего нужнее. Необходимо еще иметь в виду, что бои в крепости были необычными не только по своей жестокости. Приказавший, независимо от звания и должности, подчас погибал, едва успев приказать, а исполнителей приказа рассекал свинцовый вихрь, куда-то отбрасывал или всех уничтожал…
И я, с полной партийной и гражданской ответственностью, утверждаю: был приказ № 1 или не было его, перечислены в нем фамилии или совсем этого не было, руководили боями и воевали те, кто эти действия зафиксировал своей кровью и чаще — жизнью…
25 и 26 июня чувствовалось, что боями отдельных групп руководят: прибегают и приползают связные, в наиболее опасные места поспевает помощь».
С целью подготовки прорыва командование сводной группы поручило лейтенанту A.A. Виноградову сформировать ударный отряд в составе трех стрелковых и одного пулеметного взводов общей численностью 120 человек. В случае удачи авангарда в пробитую брешь должны были выйти главные силы оборонявшихся. Прорываться решили на северо-восток. Основная масса бойцов, сражавшихся на Центральном острове, сосредоточивалась в северном полукольце казарм у Трехарочных ворот. В Белом дворце и здании Инженерного управления оставались лишь группы прикрытия.
Немецкие военные репортеры сообщали читателям: «В течение трех дней наша пехота залегает на валах перед крепостью. В 10 утра начинается последний акт драмы… В казематах и казармах с неистовой ненавистью против немцев еще сражается несколько тысяч советских солдат. Вокруг горят дома, и над территорией сражения стоит постоянный грохот. Советские снайперы ведут огонь с крыш; советские войска выбрасывают белые флаги, но после этого стреляют в немецких парламентеров, санитаров и посылают русских в немецкой униформе».
Кольцо неуклонно сжималось. Осада становилась все ожесточенней. К дыму, душившему бойцов, прибавился смрад от многочисленных разлагавшихся трупов людей и лошадей. Защитники крепости страдали от отсутствия пищи и медикаментов, но еще более от жажды. Водопровод вышел из строя в первые минуты немецкого обстрела. Колодцев внутри крепости не было. Пробраться к реке, протекавшей в 10–15 метрах от кольцевой казармы, ни днем, ни ночью практически не было возможности. Немцы, установив в прибрежных кустах пулеметы, немедленно открывали бешеный огонь. Всю ночь взлетали осветительные ракеты и работали прожектора. Каждая вылазка к реке оплачивалась человеческими жизнями.
«Здесь, в крепости, я узнал цену воде, — вспоминает сержант H.A. Тарасов. — Помню, перед глазами у меня всегда стояла географическая карта. Мысленно я видел огромные озера и реки, а здесь, в крепости, мы не могли даже утолить жажды; воздух, наполненный смрадом убитых, сушил не только рот и горло, а, кажется, все внутри. Было очень обидно смотреть на воду, протекающую совсем рядом, но тем не менее совсем недоступную. Мы пробовали привязывать фляжки вместе с грузом на веревку и забрасывать в реку, но редкие из них возвращались назад, да и те не более чем с полстаканом воды».
Добытую воду заливали в кожухи пулеметов (впрочем, пулеметы все чаще «заправляли» мочой, ее собирали в ведра), отдавали детям и тяжелораненым, остальные жевали сырой песок, либо «слизывали капли влаги с холодных стен подвала». Военфельдшер Н.С. Гутыря заметил, что «бойцы бросались на медикаменты и пили медикаменты, лишь бы утолить жажду, попить любой жидкости. Мы имели много случаев отравления от употребления жидких медикаментов».
Подвалы были переполнены умершими и ранеными, не получавшими никакой помощи.
Лейтенант Л.А. Кочин: «Волосы поднимались дыбом от человеческих криков, но мы были бессильны чем-либо помочь этим несчастным».
Политрук К.К. Кошкаров: «Воспалялись раны, и многим товарищам приходилось ампутировать руки, ноги. Ампутировали ножом, не соблюдая даже примитивных правил гигиены. Люди стонали от боли, непрерывно просили воды. Особенно сжималось сердце от жалости к детям».
Старший сержант А.П. Бессонов: «Страшно было смотреть на одну из жен командиров, лежащую в постели, все ее внутренности свисали на пол, и она блуждающими глазами смотрела, а рядом с ней, заливаясь слезами и крича «Мама, мама!», рыдала девочка лет 4–5».
Старший сержант И.И. Долотов: «Казалось, война продолжается вечно, и никакой другой жизни не было.
Надежды на помощь таяли.
Защитники разных участков начали отправлять в плен женщин и детей. В перерывах между артналетами они выходили с белыми флагами и направлялись к Северным воротам. Так, Елизавету Костякову вместе с другими женщинами буквально вытолкнули из мастерских 98-го артдивизиона: «Мы выкопали глубокую яму, но воды не оказалось. Тогда достали мокрый песок и начали его сосать, но у всех появилась рвота, так как земля была пропитана бензином и песок невыносимо вонял. Хуже всего было смотреть на муки детей и раненых. Мы становились обузой. Бойцы не могли даже отстреливаться по-настоящему из этого убежища, жалея нас: туда, откуда стреляли наши, немцы направляли сильный огонь. Поэтому нас начали уговаривать выйти из крепости. Мы не соглашались, ведь идти в руки к врагу никому не хотелось. Но бойцы настояли… И мы пошли. Шли без слез, даже дети и те молчали. То там, то тут лежали мертвые бойцы и командиры, но своего мужа среди них я не заметила. По дороге к нам присоединились женщины из других домов комсостава, и к выходу из крепости у ворот собралось человек 35–40. Пока шли, никто не стрелял, гитлеровцы наблюдали за группой с земляных валов». Из казармы 333-го стрелкового полка семьи были выведены через Тереспольские ворота и на лодках переправлены через Западный Буг. Немцы не стреляли, рассчитывая, что вслед за этим начнется капитуляция гарнизона.
Перелом наступил в полдень 24 июня.
После получасового огневого налета повышенной мощности ударный отряд 1-го батальона 133-го пехотного полка прорвался к зданию клуба, деблокировал запертых в нем немецких солдат и овладел южной частью кольцевой казармы. Над Тереспольскими воротами и зданием 333-го стрелкового полка взмыли красные нацистские флаги.
Во второй половине дня немцы заняли здание Инженерного управления и Белый дворец. Командир батальона майор Фрайтаг начал готовить атаку на сектор казарм 44-го и 455-го полков. Для уничтожения русских огневых точек на прямую наводку выкатывались 50-мм противотанковые орудия. 2-й батальон майора Эггелинга занял район Холмских ворот.