Бриг «Артемида»
Шрифт:
Казалось бы, что ему этот кудлатый, тощий, как цыпленок, малыш. Виделись-то всего полчаса. Однако вот сразу застряла внутри заноза…
Доктор подошел, прихватил Поля (осторожно, как кузнечика) за плечо, чтобы повести с собой. Павлушка оттянул на животе подол, хотел сунуть под него птичку, потом спохватился, глянул с просьбой: «Можно?»
– Возьми, конечно, – сказал Гриша с неожиданным комком в горле. Доктор повел Поля к капитанской каюте, вдвинул в дверь, прикрыл ее за мальчиком. А сам шагнул к кают-компании. Гриша секунду поколебался и нырнул следом.
2
На него не обратили внимания – смотрели на доктора. И Гриша бочком, бочком пробился на прежнее место, за спинку дивана.
Капитан
– Объясняю происшедшее, господа. Буду краток, поскольку времени мало. Наш гость сделал неожиданное предложение. На первый взгляд – фантастическое. Он предлагает провести «Артемиду» протокой Ривьер-Сале на другую сторону перешейка, в бухту Гран-Кю-де-Сак-Марен. Чтобы избавить нас от фрегата капитана Ансу… Да, такого еще не случалось, суда нашего размера никогда не ходили этим запутанным, заросшим, полным камней проливом, только рыбачьи лодки. Это отмечено и подчеркнуто в лоции. Но у нас, по сравнению с другими бригами, весьма малая осадка. Узнав, что не более семи футов, полковник сказал: «Иль эст посибль», то есть «это возможно»…
– Полковник? – вырвалось у Мити.
– Да… Он сообщил свое имя – Шарль Шато, – но заметил, что лучше называть его Полковником, так он привык. Судя по всему, он в давние времена был офицером одной из повстанческих армий. Но не в том суть. Он обещает провести нас через Соленую Реку, а затем мимо всех опасностей Большой Кю-де-Сак. Это дает нам шанс… в то время, как восемь наших малюток-карронад против сорока пушек «Коричневого быка» шансов почти не дают… Мы, конечно, можем погибнуть со славою, но не надо забывать, что цель не в этом. Она – в выполнении нашей миссии в Гаване… – и капитан почему-то взглянул на гардемарина Невзорова. А тот почему-то порозовел.
– Простите, Николай Константинович, – осторожно вошел в разговор лейтенант Стужин. – Вы понимаете, что неизбежны вопросы… если позволите… – (Капитан кивнул.) – Вы верите этому человеку?
– Да, вопрос… – Гарцунов постучал костяшками о стол. – Скорее верю, чем нет. И Петр Афанасьевич тоже… Я потому и попросил присутствовать при разговоре не Владимира Игоревича с его блестящим французским… – капитан слегка кивнул мичману Сезарову, – а доктора, поскольку медики лучше нас разбираются в человеческих душах… А совсем без переводчика оказалось беседовать затруднительно, хотя поначалу Полковник настаивал, чтобы один на один… У него странный, очевидно, местный выговор, и мы с Петром Афанасьевичем даже вдвоем не всегда сразу понимали собеседника… Но разобрались…
– А не скажет ли Петр Афанасьевич, в чем причина возникшего доверия? – спросил лейтенант Новосельский. Кажется, со спрятанным раздражением (или подозрением).
– Прежде всего, он ненавидит французов, – ответил за доктора капитан. – Говорит, что есть причины…
Мичман Сезаров потер гладко выбритые щеки.
– Но ведь говорить можно что угодно… А если он затащит нас в ловушку, из которой мы ни туда и ни сюда?
– Но мы и так в ловушке, – возразил Гарцунов. – Какой смысл Полковнику жертвовать своей, пускай и совсем старой жизнью, чтобы загнать нас еще глубже? Ведь он отдает себя нам в заложники и понимает, что в случае измены живым не уйдет… Понятно, если бы у него были счеты с русскими, но он видит нас впервые. За что же ему губить нас?
– Чужая душа – потемки, – заметил штурман Иван Данилович. – И путь по Ривьер-Сале – тоже потемки. Еще неизвестно, пройдем ли…
– Если старик честен, то, видимо, пройдем, – вмешался доктор. – А быть нечестным нет у него никакого резона…
– То есть? – спросил лейтенант Новосельский.
– Дело как раз в причине, которая движет им… – проговорил Гарцунов.
Новосельский хмыкнул:
– Он что, много запросил в награду?
Капитан чуть поморщился.
– Доктор, объясните вы… Я же говорю, этот вопрос для знатоков человеческой натуры.
– Какой я знаток… – поморщился доктор. – Да и вопрос не столь уж сложен. Полковник не просит ни денег и… ничего такого. Он сказал: «Спасите ребенка…»
Естественно, все молчали – с удивлением и вопросом. И доктор
– Речь идет о мальчике, которого привел старик… За мальчиком охотятся… Помните, я рассказывал о событиях восемьсот второго года, когда триста солдат – негров и мулатов – под командой полковника Луи Дельгре взорвали себя в форте на склоне вулкана Матуба? Часть родных полковника, видимо, погибла, но кое-кто – из тех, кого не было в форте – остались живыми. Не знаю, какая уж там степень родства, но этот мальчик – один из потомков Луи Дельгре. Кажется, единственный из оставшихся в живых…
– И кому он помешал? – недоверчиво спросил мичман Сезаров.
– Трудно это понять из короткого рассказа нашего гостя. Дело, кажется, вот в чем… Многие на Гваделупе чтят погибших в форте – и прежде всего Луи Дельгре – как героев. Но похоже, что это почитание такое… официальное, что ли… А есть люди – то ли секта какая-то, то ли клан, – которым ненавистна память о Луи Дельгре. Они убеждены, что он – виновник гибели трехсот человек. Мол, то ли он вынудил их пойти на самоубийство своим командирским приказом, то ли толкнул на этот шаг каким-то колдовским внушением… Здесь немало намешано фанатизма и суеверий. Люди эти считают, что с той поры виновником всяких бед на острове стал дух Дельгре. Иначе они называют его «Матуба» – по имени вулкана. В ураганах и плохих урожаях, во вражде разных групп и эпидемиях, в неудачной рыбной ловле и несчастных случаях – во всем виноват Матуба. А существует Матуба этот не сам по себе, он воплощен в потомках того злосчастного командира форта. И пока хоть кто-то близкий по крови полковнику Дельгре живет на острове, людей будут преследовать всякие беды. Так утверждают эти «охотники за Матубой»… Это длится уже полвека. Охотники, видимо, не дремали все это время, и «носители Матубы» повывелись. Но всякий клан ищет жертв для своей веры. Если нет настоящих, их придумывают… Едва ли мальчик – настоящий потомок мятежного полковника. Скорее всего, фанатики избрали его случайно – для поддержки, как говорится, угасающего вдохновения… Началась охота по всему острову. Добрые люди прятали ребенка, а изверги выслеживали… Подробностей наш гость не излагал, мало времени. А суть такова. Какое-то время назад мальчик оказался у старика. Полковник – авторитет у местного населения. Пока он жив – для ребенка прямой опасности нет. «Но, – сказал Полковник, – жив я буду уже недолго. И, когда меня не станет, не станет и моей власти над здешними людьми. Их страх перед „охотниками за Матубой“ станет сильнее желания рисковать ради чужого ребенка. В конце концов, кто он такой для них?…»
– Ну а мы-то… чем можем быть полезны этому туземному полковнику и мальчику? – как-то кисло спросил старший офицер Стужин. В голосе его так и слышалось: «Мало того, что вляпались в ловушку, так еще должны заниматься всякой ерундой…»
– Полковник просит, чтобы мы увезли мальчика с Гваделупы, – сказал доктор.
– Куда? – спросил Стужин, сдерживаясь.
– Куда угодно. Подальше от острова. Он думал, что мы пойдем в Европу, и говорил о каком-нибудь монастырском приюте для детей в одной из европейских стран. В Испании, в Италии… А когда узнал, что наш путь на Кубу, обрадовался: «Это не составит для вас труда. Устройте там мальчика в какую-нибудь обитель. Там его не будут искать. Да он и не станет никого интересовать, если покинет остров…»
– Мало нам других забот, – сказал лейтенант Стужин и дернул себя за бакенбарды.
– Но Александр Гаврилович, – тихо сказал штурман. – Ребенок же…
"Сейчас Стужин скажет: «Мало нам хлопот с одним ребенком…» – мелькнуло у Гриши. Но вмешался капитан:
– Условие не столь уж трудное. И его следует учитывать, если принимать предложение Полковника. Вопрос в ином: следует ли это предложение принимать?
– Думаю, что не следует, – веско произнес лейтенант Новосельский. – Мальчишка может быть просто уловкой, чтобы разжалобить наши чувствительные души. Кончится же тем, что мы въедем в заросшую джунглями протоку, а из джунглей попрыгают на бриг две сотни размалеванных воинов в банановых юбках, с копьями и этими… тамтамами… Я не хочу быть съеденным живьем. И в жареном виде не хочу…