Бригантина, 69–70
Шрифт:
В самом центре города, у ворот старого дворца с прежней важностью восседает на постаменте статуя Ханумана — обезьяньего бога. Лицо его закрыто каменной маской, дабы не устрашать прохожих. Говорят, что заглянувший под маску умрет от ужаса.
Вот отель, где я останавливался в 1963 году. Он тоже не изменился, по крайней мере внешне, по-прежнему, наверное, в нем сыро, неуютно и сумрачно. На этот раз мы остановились не в нем, а в гостинице «Аннапурна» — маленькой, но современной и баснословно дорогой. Она построена для богатых туристов и успешно конкурирует со старым, переделанным из королевского дворца отелем, который принадлежит мистеру Борису — русскому еврею-выкресту, учившемуся в кадетском корпусе и женатому на голландской балерине — одному из немногих европейцев-недипломатов, постоянно живущих в Непале. Никакой особой роскоши, бассейнов или зимних садов в «Аннапурне» нет. Это нормальная скромная европейская или американская гостиница. Чисто, уютно, необходимый минимум удобств. Но по сравнению с окружающими ее жилищами непальцев — не считая, конечно, расположенного поблизости королевского
Вот и получается, что один район экспортирует рис в Индию, а другой — соседний, но отрезанный от первого непроходимыми горами, — из той же Индии его импортирует. Много забот причиняет географическое расположение страны. Ведь Непал «зажат в сандвич» между Китаем и Индией. В этих условиях самые обычные экономические шаги — например, строительство дороги — могут вызвать сложные политические последствия.
Словом, дел у непальцев много, а трудностей еще больше. Пожалуй, одна из самых больших — нехватка кадров. Нужны люди, способные сдвинуть с места, вытащить из трясины средневековья непальское общество. Нужны знающие социологи, экономисты, геологи, строители, педагоги. В самом Непале квалифицированного специалиста пока подготовить практически невозможно. Сегодняшним непальцам, как русским петровских времен, приходится за наукой ехать за рубеж — в Англию, США, ФРГ, социалистические страны. Пожалуй, только приехав в третий раз в Непал, я окончательно осознал, какое важное дело для своей страны делали в Москве Миша Шарма и его товарищи.
Через день или два после нашего приезда все непальцы — выпускники советских вузов — к тому времени их было в Катманду человек тридцать пять — сорок — собрались в помещении Ассоциации непальско-советской дружбы на встречу с нашей делегацией. Они сказали, что хотели бы отчитаться перед советскими друзьями, показать, что их недаром учили советские преподаватели, что они с пользой применяют полученные знания. Бывшие студенты вставали один за другим и с понятной гордостью говорили о том, что делают для своей страны, как строят дороги, ищут залежи полезных ископаемых, преподают в учебных заведениях.
В небольшом зале Ассоциации тесно и шумно. От импровизированной «официальной» вступительной части не осталось и следа, все разбились на группки, недавние студенты-непальцы окружили советских делегатов. Разговор идет отрывочный, недоговоренными фразами — так говорят только люди, хорошо понимающие друг друга. В одной из групп замечаю знакомое лицо. Конечно, Мина Ачарья. Этой маленькой, на редкость милой и на редкость ворчливой девушки я всегда немного побаивался. Впрочем, ее побаивались и преподаватели экономического факультета МГУ. Еще будучи студенткой второго курса, Мина отыскала и исправила ошибку в книге молодого, но уже приобретшего известность доцента, который сейчас уже стал доктором наук, но до сих пор помнит об этом конфузе. Мина работает в Национальном банке Непала и стала, пожалуй, еще милее и еще сварливее, чем прежде.
К нам подходит с бокалом вина Субарна Тхапа — бывший председатель непальского землячества в СССР, которого московские девушки звали Сашей. Саша прилетел на том же самолете, что и наша делегация. Спрашиваем: что собираешься делать? Будешь ли отдыхать? Оказывается, Саше не до отдыха. Он получил в Москве дефицитнейшую для Непала профессию инженера-автомеханика и чуть ли не с завтрашнего дня уже выходит на работу.
Вечер закончился пением русских песен. Как это обычно бывает, русские знали один-два куплета из каждой. Непальцы охотно подсказывали нам остальные.
Через несколько дней наша делегация была принята премьер-министром Непала г-ном Сурья Бахадуром Тхапой. Нас пригласили в Синха-Дарбар — «Львиный дворец» — главное административное здание непальского правительства. Синха-Дарбар по непальским масштабам огромен, в нем больше полутора тысяч залов, комнат и других помещений. Это здание было построено сравнительно недавно, в 1930 году, как резиденция премьер-министра Раны и представляет собой образчик того английского колониального стиля, который Раны, бывшие, по существу, ставленниками англичан, считали, по-видимому, верхом вкуса и благородства. Во всяком случае, многие их дворцы построены именно в этой эклектической манере. Фасад Синха-Дарбара массивен, тяжел, основательно, по-английски, увесист. Но за этим фасадом — внутренний двор, обязательный почти для всех непальских жилищ. И во внутреннем убранстве здания европейские и национальные непальские элементы причудливо перемешаны.
Перед Синха-Дарбаром
Время нашего пребывания в Катманду было буквально расписано по минутам, но мы не могли отказать себе в удовольствии хоть ненадолго заехать в Бхадгаон — небольшой город, расположенный неподалеку от непальской столицы. Когда-то Бхадгаон, называвшийся тогда Бхактапуром, как и его собрат Патан, был центром отдельного княжества. Слава Бхактапура в прошлом, и сейчас им интересуются главным образом туристы, приезжающие познакомиться с его архитектурой. Одна из достопримечательностей Бхадгаона — пятиярусная пагода Ниатапола. Говорят, что пагоды впервые появились именно здесь, в Непале. Их широкие, выступающие далеко за пределы здания крыши — хорошая защита от ливневых муссонных дождей. По обеим сторонам лестницы, поднимающейся к верхним этажам храма Ниатапола, стоят парные каменные скульптуры. Внизу два богатыря, над ними слоны, львы, грифоны и, наконец, две богини. Легенда говорит, что богатырь в десять раз сильнее человека, слон в десять раз сильнее богатыря, грифон в десять раз сильнее слона и так далее. Таким образом, богини обладают непостижимым могуществом. Еще недавно вряд ли кому-нибудь из непальцев приходило в голову сравнивать с чем-либо этакую мощь. Во всяком случае, мне вся эта сверхъестественная арифметика внушила должное почтение. И вдруг я услышал, как кто-то из сопровождавших нас непальцев начал бормотать вполголоса: «Десять в пятой степени — сто тысяч, умножим на два — двести тысяч, а нас в Непале десять миллионов, значит…» Конца рассуждения я не расслышал. Но думать, а тем более вслух говорить так решаются, конечно, не многие. Власть религии в Непале еще даже не поколеблена. Живое, не желающее уходить в историю невежество, больше того — мракобесие смотрит здесь из-за каждого угла. Нам пришлось убедиться в этом во время одного из индуистских праздников. С утра по улицам Патана потоки народа стали стекаться в традиционный центр этого праздника, занимающий несколько кварталов. Машина не могла пробиться сквозь толпу людей, заполнивших узкие проходы между храмами, и нам пришлось с полкилометра пробираться до главного храма пешком. Со всех сторон раздавались смех, песни, выкрики витийствующих нищих, бродячих актеров. Многочисленные лоточники, а также, по-видимому, карманники снимали богатую жатву с тысячеголовой человеческой нивы. Мы прижались к полуразвалившейся стенке какой-то часовни и не видели ничего, кроме движущегося потока людей. Потом кому-то из нас пришло, наконец, в голову забраться на эту стенку. Его примеру последовали остальные. И как раз вовремя. Мы смогли увидеть кульминацию праздника — омовение в водах храмового пруда. Люди окружили пруд так плотно, что временами воды не было видно. Такой плотности купающихся не бывает и в разгар лета на ялтинском пляже. Но к их услугам не бескрайнее море, а маленькая, зажатая каменными плитами ванна, в которой пенится желтая жидкость, очень скоро ни цветом, ни густотой уже не напоминающая воду.
От удушливого запаха благовоний, смешанного с человеческими испарениями, шла кругом голова. Мы с трудом выбрались из толпы, а навстречу шли и шли верующие. Шли для того, чтобы с надеждой и трепетом погрузиться в зловонную, кишащую всеми болезнями клоаку.
Я посмотрел на сопровождавших нас молодых непальцев. Им тоже было не по себе. Кто-кто, а они отлично понимали, как страшно то, что прошло перед нашими глазами. Они не могут забыть об этом, как забудет завтра европейский турист, сегодня изводящий на экзотическую сцену метры фотопленки. Здесь их страна, их народ, и кто знает, какой труд, какие лишения и жертвы потребуются от них для того, чтобы такие картины остались бы только в фотоархивах.
Кстати, некоторые комнатные романтики нередко жалуются на неумолимую поступь современной цивилизации. Дескать, гибнет экзотика, умирает живое средневековье! Тем, кто говорит так, я бы советовал почаще читать «Янки при дворе короля Артура», а еще лучше — пожить две-три недели жизнью рядового непальца. Средневековья не надо уничтожать. Но место ему в музеях. Пусть в городах-музеях. Однако в них люди должны быть посетителями, а не обитателями.
Прошло несколько дней, и мы собрались улетать. На прощанье мы еще раз прошли по улицам Катманду. Затем под колесами автомашины промелькнула знакомая дорога на аэродром, а еще через час-полтора самолет вырвался на простор Гангской равнины, и Непал остался позади.