Бриллиант Кон-и-Гута. Затерянные миры. Т. XVIII
Шрифт:
Этими словами для фон Вегерта было все сказано.
Боб стоял с разинутым ртом.
Этот старик — дядя Гарримана? Вот так штука! Водслей? В таком случае ему здесь не место. Голоо строго- настрого приказал не пускать этого старика на порог. А уж, если ему воспрещен доступ к Голоо — то это значит, что он отъявленный мошенник! Ведь у нас бывает всякий, кто пожелает.
— М-р Водслей! — вежливо начал он, став в позицию воспитанного слуги. — М-р Голоо никого не принимает — я уже доложил вам об этом.
— Я — не Водслей, дружок! — ответил
Боб повертел в руках узенький листок картона, попробовал его на язык, взглянул на Гарримана и решительно возразил:
— Не могу, сэр. М-р Голоо никого не принимает.
Фон Вегерт вынул монету.
— Не трудитесь, сэр. Если бы вы сделали меня из черного белым, и тогда я не согласился бы.
Тягучий сильный звонок прервал Боба на полуслове.
В дверях показался человек несколько выше среднего роста, но казавшийся высоким благодаря тому, как он нес свою голову, плотный, сумрачный, решительный.
Это был Мэк-Кормик, тот отважный путешественник и знаменитый охотник, о котором знали во всех частях света.
Взгляд его упал на фон Вегерта. Мэк-Кормик сделал к нему шаг и протянул руку. На пальцах вытянутой руки выделился массивный перстень, на черном камне которого был искусно вырезан профиль женской головы с ободком из слова «Рау-Ру».
— Господин профессор, наконец мы встретились. Сегодня я получил назначение в кон-и-гутскую экспедицию и был очень огорчен, когда узнал, что вы будто бы на два месяца покинули Лондон. Но пройдемте к нашему Голоо.
И он двинулся вперед мимо ошарашенного Боба.
Голоо в свободном белом фланелевом костюме поднялся с дивана, на котором лежал, вытянулся во весь свой огромный рост и дружески приветствовал Мэк-Кормика.
В большом зале, очевидно, устроенном под тренинг боксера, в креслах, обитых темно-красной кожей, сидели Эрна Энесли, хан рокандский и тренер Голоо, старый боксер, стяжавший в свое время лавры, но уже давно сошедший с арены, почти забытый всеми, кроме спортсменов, помнивших его знаменитый тройной удар, которым он сделал себе имя.
— Я не только по традиции Спорт-клуба, как его президент, заехал к вам, милый Голоо, — сказал Мэк-Кормик, подавая руку боксеру, — я хотел искренне пожелать вам удачи. Вам предстоит сегодня тяжелая борьба.
— Я больше боюсь не за себя, но за его высочество. Его высочество держит пари против всей Франции на миллион франков.
— Как? Вы рискуете такой суммой? — изумился Мэк-Кормик, протягивая руку хану. — Нам лестно, что вы на нашей стороне, хан, — сказал он.
Взгляд Мэк-Кормика упал на Эрну Энесли.
Красота ее напомнила Мэк-Кормику дни, когда он был счастливым мужем и отцом…
Между тем, Голоо с недоумением разглядывал фон Вегерта.
Ученый поклонился и попросил у него внимания на несколько минут.
В нескольких словах он объяснил Голоо цель своего посещения.
— Так вот что!
Он зажал руку фон Вегерта в свои огромные ладони и принялся их трясти с такой силой, что у того потемнело в глазах.
— Я буду делать все то, что вы прикажете по этому вопросу, но пока позвольте вас познакомить.
— Я давно уже знаю профессора фон Вегерта, — проговорил Мэк-Кормик, беря папиросу из протянутого ему ханом рокандским портсигара. — Ваше высочество, позвольте вам рекомендовать профессора, как большого знатока Востока.
Молния зажглась на лице хана, когда он услышал фамилию ученого.
Изумление еще светилось в его глазах, когда он закрывал свой портсигар. Но едва взгляд фон Вегерта упал на последний, как он вздрогнул. На крышке портсигара явственно виднелось зеленое эмалевое изображение луны.
— Зеленая луна. Но ведь этот убийца, Ли-Чан, сказал, что он член «Общества Зеленой Луны»… Или это простое совпадение, случайность? Ведь мусульмане часто носят подобные изображения полумесяца в качестве эмблемы на своих вещах.
— Профессор работал в ваших экспедициях, м-р Мэк-Кормик? — спросил хан.
— Нет, господин фон Вегерт до сих пор всегда отказывал мне в этой чести, но, насколько мне известно, ныне он согласился довериться мне.
— Именно?
— Я поеду с м-ром Мэк-Кормиком в Роканд, в Кон-и-Гут! — произнес вдруг фон Вегерт с ударением, глядя прямо в глаза хану.
Воцарилось молчание.
С завораживающей улыбкой хан произнес, опустив свои длинные ресницы и ни к кому не обращаясь:
— Я очень несчастлив, что лично не смогу принять гостей у себя дома, в Кон-и-Гуте. Экспедиция, вероятно, отправляется вскоре? Мой привет родным местам.
Он замолчал, рассматривая концы своих лакированных туфель в белых гетрах.
— Поручение вашего высочества будет исполнено еще в этом году, — произнес Мэк-Кормик.
Глаза хана потемнели. И трудно было сказать, чем было вызвано несомненное волнение, в которое привел его разговор о Кон-и-Гуте. Может быть, лицо его, цвета слоновой кости, не выразило ничего другого, кроме сожаления о своей родине, последнюю пядь земли которой — Кон-и-Гут — еще до сих пор не осквернила нога ни одного европейца?
Хан провел рукой по лицу, и оно вышло из-под ладони снова надменным, бесстрастным и таинственным под белоснежной чалмой.
Фон Вегерт молча наблюдал.
Кон-и-Гут! Что тут таится?
Эрна рассматривала мужчин, собравшихся у Голоо, с разнородными чувствами.
К фон Вегерту она почувствовала симпатию с первого же взгляда. Кое-что о нем уже успел ей сказать Гарриман. К Голоо ее влекло инстинктивно, — она словно чувствовала, что около него ей нечего и некого бояться. Но он смешил ее своим черным лицом и сверкающими зубами, которыми он щелкал, словно волк, гоняя маленького черно-зеленого веселого Боба то за тем, то за другим по своим обширным апартаментам. Гарриман? Да, к нему она чаще всего поворачивала свое прекрасное лицо. Как хорошо, если бы он был ее братом!