Брисингр
Шрифт:
— А разве Оромис никогда не рассказывал тебе об этом? — спросила Арья. Она, похоже, была искренне удивлена.
— По-моему, — сказал Эрагон, — Глаэдр что-то такое упоминал, общаясь с Сапфирой, но я не совсем уверен. В этот момент Оромис как раз заставил меня исполнять «танец Змеи и Журавля», так что я не особенно прислушивался к тому, чем занята Сапфира. — Он усмехнулся, смущенный подобным изъяном в своей памяти и чувствуя, что обязан как-то объяснить это. — Это и правда порой не слишком удобно. Оромис начинает чтото объяснять мне, а я в этот момент слушаю, как Сапфира и Глаэдр мысленно обмениваются различными соображениями и сведениями, и никуда от этого деться не могу. Но еще хуже — Глаэдр в общении с Сапфирой редко пользуется каким-либо доступным для восприятия способом, предпочитая объясняться с помощью образов, запахов и чувств, но не слов. Вместо имен он посылает, например, свои чувственные впечатления от тех или иных людей или предметов.
— Неужели ты ничего не помнишь из того, что он говорил — с помощью слов или без них?
Эрагон колебался.
— Только то, что это имело отношение к некоему имени, которое именем вовсе и не было; примерно в таком духе. Я не смог разобраться в этой путанице.
— А к чему он это говорил? — спросила Арья. — Не в связи ли с Дю Намар Аурбода, Изгнанием Имен?
— А что такое Изгнание Имен?
Арья снова принялась что-то писать на земле сухой былинкой.
— Это одно из наиболее значимых событий, имевших место в период сражений Всадников и Проклятых. Когда драконы поняли, что тринадцать из них совершили предательство — что эти тринадцать помогают Гальбаториксу искоренять их расу и вряд ли кто-то сумеет теперь остановить его, — драконы настолько рассвирепели, что, объединив свои силы, создали некую особую, совершенно необъяснимую, магию и лишили те тринадцать драконов их имен.
— Как же такое возможно? — в ужасе воскликнул Эрагон.
— Разве я только что не сказала, что это необъяснимо? Мы знаем лишь, что после того, как драконы наложили это заклятье, никто больше не мог произнести имена тех тринадцати; те же, кто еще помнил эти имена, вскоре их позабыли. И хотя ты можешь прочесть эти имена в древних свитках и летописях, куда они занесены, и даже скопировать их, аккуратно перерисовывая по одному иероглифу, они все равно потом покажутся тебе лишенной смысла абракадаброй. Пощадили драконы только Ярнунвёска, первого дракона Гальбаторикса, ибо не его вина, что он был убит ургалами, а также Шрюкна, ибо он не выбирал, служить ли ему Гальбаториксу; его попросту заставили делать это с помощью магии.
«Какая ужасная судьба — потерять свое имя, — думал Эрагон. Он даже вздрогнул при мысли об этом. — Уж если я что-то и усвоил с тех пор, как стал Всадником, так это то, что никогда, никогда нельзя желать себе такого противника, как дракон».
— А как же их истинные имена? — спросил он. — Они что же, и эти имена тоже уничтожили?
Арья кивнула.
— Истинные имена, имена, данные при рождении, прозвища, фамилии, титулы. Все. И в результате эти тринадцать драконов были низведены почти до положения животных. Они уже больше не могли сказать: «Мне нравится то», или «Мне не нравится это», или «У меня зеленая чешуя», ибо для того, чтобы это сказать, им нужно было назвать себя. Они не могли даже драконами себя называть. Слово за слово это заклятье лишало их всего, что свойственно мыслящим существам, и Проклятым ничего не оставалось, кроме как смотреть в безмолвном отчаянии, как их драконы все глубже погружаются в пучину невежества. Это было столь ужасно, что в результате по крайней мере пять из тех тринадцати драконов, а также несколько Проклятых Всадников сошли с ума. Да, они полностью утратили разум. — Арья помолчала, обдумывая форму следующего иероглифа, затем стерла его и написала снова. — Изгнание Имен — вот основная причина того, почему столь многие люди считают драконов всего лишь кем-то вроде ездовых животных.
— Они бы так не считали, если бы познакомились с Сапфирой, — сказал Эрагон.
Арья улыбнулась, покачала головой — «нет, не считали бы», — и с наслаждением закончила последнюю фразу, над которой трудилась. Эрагон склонил голову набок и нагнулся пониже, чтобы разобрать написанные на земле иероглифы: «Он — трикстер, любитель загадывать загадки, и хранитель равновесия; он обладает многими обличьями и находит жизнь в смерти; он не боится никакого зла и проходит в любые двери».
— Что побудило тебя написать это?
— Мысль о том, что многие вещи совсем не такие, какими кажутся. — Пыль облачком взвилась из-под ее ладони, когда она стерла написанное.
— А никто не пробовал угадать, каково истинное имя Гальбаторикса? — спросил Эрагон. — По-моему, это был бы самый быстрый способ с ним покончить. Честно говоря, мне кажется, это вообще единственная надежда когда-либо победить его.
— А разве до этого ты говорил не честно? — спросила Арья, и глаза ее весело блеснули.
Эрагон рассмеялся:
— Ну, конечно же, честно! Это просто выражение такое.
— Не слишком удачное выражение, — усмехнулась Арья. — Если только ты случайно не привык постоянно врать.
Эрагон, сбитый с толку, не сразу сумел вновь поймать нить собственных рассуждений.
— Я понимаю, — сказал он несколько неуверенно, — это наверняка очень трудно — отыскать истинное имя Гальбаторикса, но если бы все эльфы и все вардены, которые знают язык древних, стали бы его искать, то наверняка сумели бы это сделать, и тогда успех был бы нам обеспечен.
Точно бледный, выгоревший на солнце боевой флажок повисла сухая травинка, зажатая между большим и указательным пальцами Арьи. Она подрагивала в такт каждому толчку крови в ее венах. Взяв ее за конец второй рукой, она аккуратно разорвала тонкий листок на две половинки, затем каждую из них снова разорвала пополам и принялась сплетать тонкие полоски в жесткую косичку.
— Истинное имя Гальбаторикса — не такой уж великий секрет, — сказала она. — Трое эльфов — один Всадник и два обычных заклинателя — уже обнаружили его, причем каждый по отдельности и с расстоянием во много лет.
— Неужели? — воскликнул потрясенный Эрагон.
Арья с невозмутимым видом сорвала еще травинку, разделила ее на полоски и, всунув эти полоски в щели предыдущей косички, принялась плести новую, но уже в другом направлении.
— Мы можем только догадываться, знает ли сам Гальбаторикс свое истинное имя. У меня, например, такое впечатление, что он его не знает, ибо, каково бы оно ни было, оно должно быть столь ужасным, что он просто не смог бы жить, если б его услышал.
— Если только он не столь преисполнен зла или не столь обезумел, что истина, касающаяся его собственных деяний, не имеет над ним силы и не способна потревожить его омертвелую душу.
— Возможно. — Ее ловкие пальцы так и мелькали, переплетая тонкие полоски. Она сорвала еще две травинки. — Так или иначе, Гальбаторикс, разумеется, понимает, что у него есть истинное имя, как и у всех существ и вещей, и в этом таится некая его потенциальная слабость. Однажды — еще до того, как он развязал свою кампанию против Всадников, — ему удалось создать некое заклятье, которое убивает любого, кто осмелится воспользоваться его, Гальбаторикса, истинным именем. И поскольку нам до сих пор не известно, как именно убивает это заклятье, мы не можем и защитить себя от него. Таким образом, ты сам видишь, почему нам пришлось прекратить все подобные исследования. Оромис — один из очень немногих, у кого хватает смелости продолжать искать истинное имя Гальбаторикса, хотя он и делает это неким кружным путем. — Арья с довольным видом вытянула перед собой руки ладонями вверх. На ладонях стоял изящный кораблик, сплетенный из зеленой и белой травы. Он был не более четырех дюймов в длину, но так похож на настоящий, что Эрагон различал даже скамьи для гребцов, даже крошечные поручни по краям палубы, даже орудийные порты размером не более семечка черной смородины. Носовая часть была украшена головой ревущего дракона. У суденышка даже мачта имелась.
— Какой красивый! — воскликнул Эрагон. Арья наклонилась вперед и прошептала:
— Флауга! — И легонько дунула на кораблик. Он поднялся с ее ладони в воздух и проплыл вокруг костра, а затем, набирая скорость, устремился вверх и исчез где-то в сверкающих звездами глубинах ночного неба.
— И как далеко он уплывет? — спросил Эрагон.
— Он будет плыть вечно, — сказала Арья. — Он берет энергию из растений внизу, чтобы оставаться на плаву. Там, где есть растения, он и может лететь.