Бродячий цирк
Шрифт:
Но её внезапно заинтересовало.
Зелёные глаза прожигали меня насквозь, кончик хвоста стрелял в разные стороны. Возможно, если бы он не служил опорой телу, он дёргался бы целиком. Я задумался над тем, почему никто ещё не выпустил кошаче-человеческий разговорник. Или хотя бы книги по кошачьей психологии. По человеческой в приютской библиотеке кое-что водилось, но там была целая куча страниц, и, робея перед таким талмудом, я даже не попытался найти в себе хоть крохи интереса.
Про кошек читать было бы куда интереснее.
— Мяу? — сказала Луша, и я повалился навзничь.
Полежал
— Это будет одной из наших команд.
Луша так и сидела, опираясь на хвост. Я подумал, может быть, своим падением я нарушил хрупкое равновесие её стойки, но нет.
— Ты хочешь, наверное, спросить, что я ещё умею? — я сел, откопал за ухом жвачку и отправил рот. Стал загибать пальцы. — Свободно могу жонглировать тремя мячиками, а по методу дяди Джагита — не только мячиками, а и другими разнообразными предметами, даже ножами, и больше чем тремя, могу немного крутить пои. Марина учила меня делать сальто-мортале, но пока не очень-то получается. Умею ездить верхом, но не умею как Анна, забираться с ногами на спину лошади. Это жутко страшно.
Кошка, казалось, потеряла ко мне интерес. Она приняла обычную для себя позу и теперь с азартом следила за кузнечиком, который готовился стартовать с одуванчика.
— Чем же тебя заинтересовать? — задумался я. — Может, поиграть с мячиком?
Сказано — сделано. Мячик я достал из-под автобуса. Где бы мы не останавливались, под автобусом всегда можно было найти несколько мячей.
— Откуда бы они могли там взяться? — как-то спросил я Мару, но она пожала плечами.
— Мне сейчас не до мелочей, мелкий. Займись-ка лучше уборкой клеток. И не суйся к Борису, его пока не кормили…
Должно быть, это одна из тех маленьких загадок, которые так и останутся неразгаданными. Странно, но Мара не проявляла к ним ни малейшего интереса, её волновали более глобальные вопросы, от приближения которых у меня начинала болеть голова.
Я покатал оранжевый, похожий на апельсин мячик между ладонями, и Луша повернула голову. Кузнечик благополучно стартовал к звёздам и пролетел прямо над её ушами.
— Предлагаешь с тобой поиграть?
Мячик откатился к кошке, и хвост задёргался, раскачивая траву. Усы опустились, демонстрируя презрительное выражение.
— Ладно-ладно, шучу. Я… — я хотел сказать: «Я кот…», но подумал, что для Луши это будет несколько оскорбительно. — …Я зверь, а ты мой дрессировщик. Только для этого тебе придётся выглядеть как дрессировщик, а не как кошка.
Луша — умница. Она вновь поднялась на задние лапы, а я принялся скакать вокруг и играться с мячиком. Если бы у меня был хвост, он заходился бы сейчас в бешеном вилянии, а ураган, возникший от этого, срывал бы с одуванчиков их снежные шапки.
Я вошёл в раж. Оранжевое резиновое солнце всходило не раз и не два, и заходило вновь и вновь, я умудрялся ловить его руками, ногами, ртом, перекатившись на спину, сжимать коленями. Отбивать головой и ловить вновь. Два глаза, непостижимым образом меняющие цвет с зелёного на жёлтый, как две холодных луны, висели у меня перед глазами даже тогда, когда кошка исчезла.
Но не успел я как следует расстроиться, как кошачьи коготки застучали по крыше
Сырный крекер!!! Ничего себе, награда за труды!
— Из тебя получится неплохой дрессировщик, — сказал я, уже предчувствуя приближение идеи, которая, конечно, перевернёт всё цирковое сообщество. Прожевал печенье, пытаясь уловить, как лапы уносят маленькое животное прочь.
Но, конечно же, ничего не услышал.
Позже, в фургоне, я сообщил о своих намерениях Акселю.
— Ты хочешь сделать номер… с Лушей?
Капитан расхохотался, а потом заулыбался. Он всегда улыбался искренне — я бы никогда не пошёл юнгой к человеку, который периодически наклеивает на лицо фальшивую улыбку. Такую же картонную, как и эмоции, что её вызвали. Раньше, лет пять назад, я очень хорошо чувствовал таких людей — новых родителей, которые приходят в детский дом, чтобы подыскать и усыновить беспроблемного тихого ребёнка. Чаще всего девочку. Людей, которые идут выбирать детей (как товар в магазине, чтобы не ломался и не скандалил) только ради пособия на ребёнка. Видел их улыбки на улицах во время прогулок. Сейчас я улавливаю эти признаки лицемерия куда лучше любого взрослого, и я уверен, что по-настоящему сумел удивить Капитана.
— Небольшой комедийный номер.
Аксель сел на ящик и уставился в пространство.
— Ты напоминаешь мне себя в лучшие годы жизни, — сказал он мне внезапно. — Такой же наивный и полный идей.
Я смутился. Уж чем-чем, а идеями я явно не фонтанировал.
— Что же, в своё время я многому научил Луну.
— Костя сказал, что делать стойку «где собаки?» — единственное, что она умеет.
— Для неё это и есть — многое. Больше ничему она научиться не смогла. Это её потолок. Так же, как твой потолок — жонглировать пятью мячиками и неизменно заваливать задачи, какие бы простые они перед тобой не стояли.
— Она просто не захотела, — пробормотал я. — А я же стараюсь!
Аксель потянулся и хлопнул меня по плечу.
— Я шучу. Ты лучшее наше приобретение после Бориса. И клянусь, если ты сможешь с ней выступить где-нибудь кроме выставки кошек, я сделаю тебя своим доверенным соперником. Буду думать, что ты мой юный племянник, прибывший в королевство, чтобы узурпировать власть своего дядюшки. Да! — он вскочил на ящик, едва не стукнувшись макушкой о потолок, глаза горели сумасшествием. На ногах у него были блестящие, натёртые жиром сапоги со шпорами, те, которые он надевал иногда на выступления, и чтобы не смотреть на перекошенное восторгом лицо, я разглядывал эти сапоги. — Феерично. Мы будем сражаться фокусами, как в детских книжках. Конечно, это не значит, что ты обязательно победишь. Ведь главным-то героем остаюсь я!
Полыхающее лицо приблизилось, и Аксель шепнул своим нормальным голосом, который он держал, должно быть, под языком, как таблетку:
— Не принимай близко к сердцу. Мне просто нравится всё это себе воображать. Конечно, при любом раскладе я оставлю тебя в живых. Может, отправлю в ссылку, чтобы никто об этом не узнал.
Хохотом меня вышвырнуло из повозки, прямо к ногами непривязанной Цирели, которая бесцельно шаталась по лагерю, а теперь обнюхивала мои уши. Аудиенция была окончена.