Бродячий цирк
Шрифт:
Анна щёлкает его по лбу.
— Вроде. Пошли. И, пожалуйста, не паясничай.
Возится с ключом, отворяет дверь и сразу сворачивает направо, где вниз ведут истёртые ступеньки. Патио здесь нет, но и без того в лицо тянет холодом и жёсткой, как конский волос, пылью.
— Circo. Неужели и правда цирк? Я тоже — Аксель стучит себя кулаком в грудь, — умею circo!
— Те балаганные фокусы — circo? Все эти фокусы с картами и прочие дешёвые иллюзии? Был бы отец дома, я бы его попросила показать тебе, что такое circo. Но тогда придётся объяснять ему, откуда ты взялся, — задумавшись, Анна вложила в рот указательный палец. — Да, определённо. Он тебя съест с солью.
Аксель
— Ладно, — девушка пока отложила угрозы в дальний карман. — Отца нет, а я и правда дочь циркового служителя. Лучшего человека на свете! Настоящего зверя! Здесь все играют во что-нибудь на деньги, но с ним никто не хочет играть. После того, как однажды умудрился закончить партию с двумя ферзями, тремя конями и без короля, причём противник заметил это уже в самом конце, когда остался с одними пешками. О, как он хохотал, когда об этом рассказывал! Стой, я просто покажу тебе его вещи. Вещи могут многое рассказать о человеке. Можно попросить нового знакомого перечислить, что у него в карманах, и тебе станет всё про него понятно. Всё-всё.
— А ты ужасно болтлива, — говорит Аксель. — Уж-жа-сно.
Анна щёлкнула выключателем, и по песочного цвета стенам поползли похожие на огромных каракатиц блики от одинокой лампочки, свисающей с потолка на изогнутом проводе. Будто с неба спустили на рыболовном крючке наживку на крупных бледных мотыльков, и те тут же выползли из своих укрытий и пустились в бестолковый пляс вокруг лампочки.
Комната на самом деле походила на логовище зверя. Квадратные в сечении колонны поддерживали низкий потолок, под ногами скрипел дощатый настил, продавленный и истёртый голыми ступнями (Анна оставила сандалии на верхней ступеньке, и Аксель последовал её примеру). Где-то в хаотичном лабиринте колонн он внезапно оголял камни, и они в этом месте блестели чёрным закопчённым зрачком, как будто на этом месте разводили неоднократно костёр. Хотя, скорее всего, так и было.
— Я стараюсь поддерживать здесь порядок, — потупившись, заметила Анна. — По мере возможностей. К такому беспорядку быстро привыкаешь, и не обращаешь внимания до тех пор, пока не приведёшь в дом кого-то постороннего.
Здесь был верстак с устрашающих размеров тисками, швейная машинка, невероятным образом уместившаяся в закутке возле раковины циркулярная пила для распилки брёвён. Использовали её явно не по назначению, но, однако, использовали — вокруг, аккуратно разметенные по тёмным углам, высились горки опилок. На отдельном столе под настольной лампой установлен старинный микроскоп, похожий на пусковую установку для советского ракетоносителя. Лампа со своей длинной суставчатой шеей и блестящим пластиковым кожухом выглядела едва ли не сложнее микроскопа, она покровительственно нависала над своим лупоглазым приятелем.
За ними в неуклюже выдолбленной прямо в стене нише поблёскивал настоящий «минибар» из склянок и колбочек, местами пустых, а местами с бесцветными жидкостями. Запахи различных сфер приложения человеческих возможностей вели за тесное помещение настоящую войну. Здесь стоял тяжёлый дух химии, душистый запах дерева и каких-то трав, запах сырости, запах прокалённой солнцем пустыни, запах, который бывает в театральной гримёрке.
— Это подвал цирка. — Анна начинает загибать пальцы, пока Аксель заинтересованно принюхивается. — Здесь нужно делать тысячи разных вещей. Готовить битум для крыши к сезону дождей. Чинить порвавшуюся уздечку. Перебирать зерно. Хорошее — в пищу, второсортное — на корм животным. Спать. Репетировать трюк с повешеньем или с распилом ассистентки. Вон там, прямо на полу. Отец распиливает меня, либо кого-нибудь, кого поймает на улице. Как повезёт…
— Реквизит, — задумчиво говорит Аксель. — Всё это не полезет в мою сумку.
Он прохаживается между колоннами, словно повторяя маршрут Анны. Трогает занавески, плетёные, вязаные, что скрывают многочисленные ниши и закутки, превращая помещение в пёстрый цыганский плащ.
— Я думала, у тебя машина. Или оставил всё где-нибудь в гостинице.
— Я похож на того, кто водит машину?
— Ну, вообще-то нет. Но ты сказал, что путешествуешь на машине…
— На машинах. Автостопом. Иногда на поездах, без билета, в грузовых вагонах. Всё, что у меня есть — вон та сумка. Твой отец был в Австралии?
— Был, — она задумалась, пытаясь отыскать что-то, что привело Акселя к мыслям об Австралии.
Он показал на массивные камни на верёвках.
— Пои. Настоящие австралийские пои. Там остались ещё племена, которые используют такие штуки для того, чтобы развивать силу и ловкость. А ещё корректировать рельеф лица — иногда такой камень прилетает по скуле или прямиком в нос. А если австралиец останется с одним глазом, он сразу становится великим и уважаемым человеком.
— А если останется и без второго глаза?
— Такие мастера жонглируют поями лучше всего. Терять им уже нечего, и свист ветра, ощущение камня становятся смыслом их жизни, а натяжение верёвки между пальцами обозначает границы мира, круг, в котором ведётся танец с камнями. Они доверяются всему этому, словно руке любимого человека. И это выводит их на вершины мастерства.
— Это… очень жестоко, — говорит Анна, глядя на камни с какой-то смесью жгучего интереса и страха, но точно не так, как до этого.
— Напротив. Когда тебя лишают всякого выбора, жизнь становится простой и понятной. Человеческая натура требует, чтобы её лишили выбора, лишили свободы. Наша душа не тот камень, который любит повиноваться ветру. Отец тебе этого не рассказывал?
— Он вообще ничего не рассказывает. Я подозреваю, что он исколесил в своё время половину мира, но он только смеётся, и признаёт всего четверть. На самом деле, эти штуки он сделал самостоятельно. Но в Австралии побывал, это точно. Ещё до моего рождения.
Она смотрит на Акселя и растеряно улыбается. Он ходит вокруг и с деловым видом рассматривает вещи.
— У вас здесь прекрасно, — говорит он. — Я подумываю задержаться. Искупаться в море, загореть до такого цвета. Такого же, как у тебя, — Аксель берёт её за запястье. — Немного повыступать. У вас тут замечательная публика.
— Мы могли бы выступать вместе. Я достаточно многому научилась от отца.
— Чему, например? — Аксель обошёл кругом, разглядывая её. — Кажется, ты неплохо справилась бы со сбором денег со зрителей. Могла бы таскать мою кепку.
Анна фыркнула.
— Конечно же, я соберу больше. Тебе, например, далеко до настоящего акробата. Ты не знаешь, что такое боль в позвоночнике, когда его начинает выгибать в обратную сторону. А я к ней привыкла. Не знаешь, что такое боль в мышцах, когда они пытаются собраться вместе после растяжки.