Бродяга
Шрифт:
Тем не менее она была сильной молодой собакой и не желала зависеть от кого бы то ни было, особенно от другой собаки. Заметив, что Нельсон расслабился, она вырвалась и убежала прочь. Так повторялось весь день. Они много раз занимались любовью — возможно, десять или пятнадцать раз. Если бы Нельсон не был стерилен, Люси, наверное, уже несколько раз забеременела бы. День двух собачек словно состоял из приливов и отливов: Нельсон наслаждался своим превосходством, когда овладевал ею, но сразу после этого Люси на своих коротеньких лапках убегала от него либо в город, либо в окружавший его лес. На четвертый или пятый раз боль прошла, и Люси
В конце дня на них снова напал голод, и они с удовольствием съели остатки жареного цыпленка, найденного в мусорной куче. Они были собаками, поэтому между ними не было никаких устных обязательств, никакой договоренности, что они теперь вместе. Нельсон побрел к тому месту, где он спал, возле теплой вентиляционной трубы, и уставшая Люси, не зная, что ей делать, поплелась следом за ним. Сексуальная страсть, которую они оба испытали, в конце дня сменилась практичностью. Эта ночь была холоднее предыдущих, поэтому они лежали, прижавшись друг к другу, чтобы сохранить тепло.
Через несколько недель ни тепло их тел, ни горячий воздух из вентиляционной трубы не могли согреть их по ночам. По утрам они просыпались от холода. Если бы они спали поодиночке при подобных обстоятельствах, то и Нельсон, и Люси наверняка погибли бы. Вместе же они избежали подобной участи, хотя порой им было невыносимо холодно.
Течка Люси продолжалась несколько дней, продолжалась и их сумасшедшая любовь. Через пару-тройку дней собачки привыкли к запаху друг друга и поняли, что их темпераменты дополняют друг друга. Природа любви между собаками не могла сравниться с любовью их жизни, которую собаки испытывали к своим хозяйкам, но Нельсон и Люси держались вместе по вполне практичным причинам: тепло, периодический секс и чувство надежности от того, что они принадлежат одной стае. А еще в собачьих сердцах присутствовала любовь.
Глава 16
Герберт Джонс не считал себя неудачником. Он прожил долгую и достаточно счастливую жизнь со своей женой и тремя детьми. Почти всю жизнь он проработал инспектором на лесопильном заводе, и его зарплаты хватало для безбедного существования. Он любил жителей своего городка, многие из них считали его порядочным и дружелюбным начальником или коллегой. Работа казалась Герберту весьма полезной: даже по выходным, когда выпадали свободные минуты, он с удовольствием вырезал птичек и белочек из обрезков дерева с лесопилки. В шестьдесят пять лет он вышел на пенсию, и теперь только этим и занимался — чтобы подзаработать, он продавал маленьких деревянных зверьков сувенирным магазинам в радиусе пятидесяти миль.
А вот в восемьдесят лет Герберт Джонс стал неудачником. Обычно жены переживали своих мужей. Это очевидно, загляните в любой дом, где живут старики. Сам Герберт и подумать не мог, что потеряет свою жену. После пятидесяти лет брака их жизни переплелись так, что разделить их было практически невозможно. Любая деталь их каждодневного сосуществования была выработана годами компромиссов. Конечно, у них случались конфликты, но их всегда гасили благодаря терпению и любви. Как любая пара, которая провела столько лет вместе, они были похожи на потертую одежду. В ней может быть несколько дыр, которые нужно зашить, может недоставать нескольких пуговиц, но в целом это облачение так удобно и так привычно, что его не хочется менять, к тому же долгое
Когда Герберту было семьдесят два, у его шестидесятидевятилетней жены обнаружили рак поджелудочной железы, и вскоре она умерла. Жена всегда казалась ему немного сильнее, чем он сам, она всегда заботилась о каждой мелочи в их жизни, и для старика было совершенно немыслимым, что она покинет землю первая. Она сама подкрепляла его веру в то, что переживет его, заверяя, что после его смерти позаботится об их доме и убедится, что все его деревянные зверушки нашли хороший приют. Она бы планировала, как разделить их имущество между тремя детьми и четырьмя внуками, которые сейчас жили далеко от Калиспела.
Поначалу Герберт просто отказывался верить в ее смерть. Частенько он убеждал себя в том, что жена все еще рядом с ним. Ее призрак сидел и смотрел, как он готовит себе завтрак, и давал ему советы. Он ждал, пока лопнут пузырьки на блине, прежде чем подбросить его вверх, переворачивая, потому что жена говорила, что так блины выходят лучше.
Он не забывал добавлять кондиционер для стирки только потому, что призрак его жены стоял позади и нежно журил его за неспособность вести домашнее хозяйство. Поздней ночью он брал ее подушку и обнимал, когда засыпал и когда просыпался, словно это была его жена.
Но примерно через год призрак его жены покинул дом, и Герберт Джонс остался один. Годы шли, ему было грустно, ужасно грустно. Герберт много работал, излечивая свою печаль рутинной работой. Он помнил, с каким удовольствием наблюдал за женой и ее хлопотами по дому и как, не говоря ни слова, они помогали друг другу в течение дня. Когда она была жива, по утрам его ждала чашка горячего кофе с двумя ложками сахара, тарелка овсянки с изюмом и стакан горячего молока. Вечерами он массировал ее ступни — это так нравилось его жене, — не обращая внимания на не совсем приятный запах ее ног после напряженного дня.
Раньше все продукты покупала жена; делая закупки на неделю, приезжала домой запыхавшаяся, с двумя или тремя сумками. Когда ее не стало и он сам стал планировать свой день, то вскоре осознал, что печаль одолевает его в те дни, которые он проводит дома. Как говорила его бабушка, физическая нагрузка — поддержка здоровому мозгу. Поэтому он каждый день проходил несколько сотен метров от своего дома на опушке соснового леса до центра Калиспела. Он медленно шел в город по узкой извилистой дороге. Останавливался возле углового магазина, покупал кофе и хот-дог или пирожок с курицей. Здесь обычно он покупал все необходимые продукты, иногда шел дальше, в большой супермаркет, если здесь не было того, что ему было нужно. Он отказался от покупок впрок, потому что тогда его ежедневные прогулки станут бессмысленными.
Проведя время в городе, он с покупками устало тащился домой. Местные жители знали его, и многие привыкли к тому, что если старик появлялся на улице, значит, настало время их обеда. Ведь когда он доходил до главной улицы, было около половины первого — как раз время обеда.
На протяжении трех лет Герберт совершал свои ежедневные прогулки. И чаще всего они были в радость, ведь эндорфины, вырабатываемые в результате физической нагрузки, прогоняли хандру. Лишь сильный шум и неприятные запахи от некоторых грузовиков, да редкие сумасшедшие мотоциклисты, проносящиеся по дороге, мешали Герберту наслаждаться ежедневными прогулками.