Бродяги Севера (сборник)
Шрифт:
Филипп видел, как в нескольких местах пули уже пробили стены и влетели в избушку. Приставив ружье к косяку, он подскочил к Селии, почти на руках отнес ее вглубь и загородил скамьей, стоявшей вдоль стены.
– Оставайся здесь! – приказал он ей. – Понимаешь? Здесь!
Она улыбнулась ему и утвердительно кивнула головой. Это была удивительная улыбка, полная нежности, которая говорила ему, что она поняла то, что он говорил ей, и будет ему повиноваться. Она не сделала ни малейшей попытки удержать его около себя, но в тот момент Филипп не мог осилить искушения, привлек ее к себе и поцеловал в губы. Армин стоял у двери, держа в руке тяжелую дубину, которая нижним своим концом касалась пола. Он спокойно ожидал
Олаф отступил назад и посмотрел на Филиппа. Теперь на его лице уже не было ни малейшей улыбки. Оно застыло, как железная маска.
– Ложитесь! – скомандовал он. – Слышите? Ложитесь все!
Он опустился на колени и приказал это сделать и Армину на его родном языке.
– Растянитесь на полу! – продолжал он. – Вытяните ноги по направлению к ним и так и лежите, пока они совсем не прекратят стрельбу. Вот так!
И он сам растянулся на полу параллельно направлению полета пуль.
Вместо того чтобы последовать примеру шведа, Филипп подскочил к Селии. На полпути к ней пуля задела его за ворот. Он опустился перед ней на колени, обнял ее и заслонил своим телом от огня. Минутой позже он уже благодарил за это судьбу, так как пули стали влетать в избушку, как крупные капли дождя. Он опять услышал команду шведа, кричавшего ему с пола:
– Нагнитесь ниже! Спрячьтесь за последнее бревно! Вы имеете в своем распоряжении еще восемь дюймов!
То же он приказал по-датски и Армину.
И вдруг неожиданно, сама собой, пальба прекратилась.
Вместо ружейного огня до них вдруг долетел неожиданный гул голосов. Олаф вскочил на ноги и радостно вскрикнул.
Филипп тоже бросился к нему, и оба выглянули через щель наружу.
– Что такое?! – в удивлении воскликнул Олаф. – Да это никак Брэм Джонсон? Да-да! Так и есть! Это сам Брэм Джонсон! Своей собственной персоной!
Даже Селия поняла потрясающее значение этих слов взволнованного Олафа. Неужели это правда? Неужели в самом деле это Брэм Джонсон? Она бросилась вслед за Филиппом и выглянула вместе с ним через щель. Оттуда, от далекой полоски леса, сюда бежали Брэм и его волки! Вся стая была на свободе и развертывалась, как громадный веер. Она мчалась с быстротой ветра! А за ними едва поспевал на своих лыжах их хозяин Брэм – дикая, чудовищная фигура, выделявшаяся на яркой белизне снега. В руках у него была тяжелая дубина. Он что-то кричал вслед волкам. Этот его вопль покрывал собой все другие звуки, как рев дикого, громадного животного, и они его услышали и повиновались. Они побежали еще быстрее, а затем…
Находившиеся в избушке сразу поняли все, и сердца у них остановились.
Брэм Джонсон со своими волками повел атаку на эскимосов.
От жуткого зрелища безумца-великана, мчавшегося со своими кровожадными зверями через равнину, Филипп перевел взгляд на нападавших. Они так и застыли, где кто стоял. Охваченные суеверным страхом, они только смотрели на мчавшихся на них животных и на кричавшего во все горло человека-волка. В эти потрясающие моменты ошеломившего их ужаса никто из них не поднял ружья и не выпустил ни одного заряда. А затем они вдруг пришли в себя и бросились бежать в разные стороны. Волки их уже настигали. Селия отшатнулась от стены и закрыла лицо руками. Швед проскользнул мимо нее, откинул засов и распахнул дверь настежь. Филипп последовал за ним.
Еще минута, и все было кончено. Последний из осаждавших достиг опушки леса, но волки бросились вслед за ними, а за волками побежал туда же и Брэм.
Филипп посмотрел на Олафа Андерсона. На лице у шведа была его старая улыбка.
– Мы не последуем за ними, – сказал он. – Брэм и его волки расправятся с ними, и затем он вернется, когда все уже будет кончено. А тем временем не готовиться ли нам к пути домой? Давайте запрягать собак! Я уже устал от этой хижины! Сорок дней и сорок ночей – уф! – ведь это ад! Не найдется ли при вас табаку, Филипп? Если есть, то угостите… На чем это, бишь, я остановился, рассказывая вам историю Селии и Армина? Что это, табачок?
Филипп протягивал ему свой кисет с табаком и трубкой. Олаф набил ее и закурил, сразу выпустив целое облако дыма.
– Да, на чем, бишь, я остановился? – продолжал он. – Ах да! Этот самый Армин рассказал мне, что, несмотря на то, что он был природным датчанином, его по особым проискам распутинской партии арестовали и засадили в Петропавловскую крепость, где он протомился несколько лет. Большая часть его друзей тоже оказались кто в ссылке, кто в тюрьме. Некоторые из них, впрочем, заботились о Селии, думая, что он умер. Как только Распутин был убит и прежде чем еще началась революция, они узнали, что Армин жив и медленно умирал где-то в отдаленных местах Сибири. Мать Селии, тоже датчанка, умерла еще тогда, когда Селия была ребенком. Но некоторые из родных и кое-кто из русских решили вернуть Армина из Сибири, наняли пароход и отправились вместе с Селией на поиски.
Он остановился на минуту, чтобы снова зажечь трубку.
– И они нашли его, – продолжал он. – Они бежали с ним из Сибири раньше, чем узнали о революции, иначе Армин вернулся бы оттуда вместе с другими ссыльными, и ему были бы возвращены его права. По каким-то соображениям они погрузили его на американское китобойное судно, а этот китобой имел несчастье быть затертым льдами и должен был зазимовать в заливе Коронейшн. Тогда они сошли с него на берег и отправились дальше уже на собаках с проводниками. Ну а остальные подробности вы, Филипп, узнаете, когда научитесь у Селии ее языку, а ее выучите говорить по-английски. Ведь вам придется сделать из нее американку. Не правда ли?
Селия тоже вышла из избушки и стала рядом с Филиппом. Тихая радость, которая светилась в ее глазах и которую она не скрывала, заставила Олафа засмеяться.
– А она полюбит Америку! – воскликнул он. – Да, милейший, она полюбит ее больше, чем все другие страны на всем земном шаре! Уверяю вас!
В полдень они медленно направились к югу, держась берега Медной реки, и вдруг неожиданно услышали позади себя вой волков Брэма Джонсона. Он донесся до них только однажды, как отдаленное завывание ветра, и тем не менее, когда с наступлением темноты они расположились на отдых, Филипп был твердо уверен, что сумасшедший со своими волками находится где-нибудь поблизости от них. Совершенное изнеможение от усталости сливало для него и для Селии эти часы в одну общую, сплошную массу, в то время как Олаф, одевшись потеплее, всю ночь просидел на страже. Два раза в тишине ночи до него донеслись крики. Одним из них был голос человека, другим – вой его волков.
На следующий день, когда собаки отдохнули, они уже помчались, а когда настала ночь, то расположились на ночлег на опушке леса и разожгли громадный костер. Это был такой огонь, что все было видно на расстоянии пятидесяти шагов и даже больше. И вот именно на этот огонь и явился Брэм Джонсон. Он подошел к костру так неожиданно и так неслышно, что Селия вдруг вскрикнула от испуга, а Олаф, Филипп и Армин в удивлении уставились на него большими глазами. Казалось, что Брэм позабыл обо всем на свете, кроме одной только Селии. Он подошел к ней, долго смотрел на нее не отрывая глаз, а затем круто повернулся и исчез во мраке. Швед бросился за ним вслед, но было уже поздно.