Бродящие силы. Часть I. Современная идиллия
Шрифт:
— Благодарю покорно! Я с этой немчурой не знаюсь. Так я могу рассчитывать на вас, m-r Змеин?
— Чего для вас не сделаешь! Не знаю только, чем я заслужил такое предпочтение с вашей стороны: кажется, не давал к тому ни малейшего повода. Нельзя ли, однако, узнать, из-за чего у вас началось с ним дело?
— Дело еще не начиналось; я только собираюсь вызвать господина Ластова.
— Да за что же? Неспроста же так, здорово живешь?
— Это до вас не касается, это мое дело.
— Какой вы шутник. После этого вы, пожалуй, и противника вашего не посвятите в тайну вашей ненависти: "Дерись, мол, да и кончено, осерчал да и все тут, а уж за что, про что — узнает могила одна".
— Вы, m-r Змеин, будто не знаете, что милый друг ваш позволил себе с младшей Липецкой?
— Знаю — поцеловал ее. И отлично сделал: она пре-миленькая девочка.
— Вы нарочно не хотите понять меня! Пусть бы он целовал ее, если бы имел на то право, а то ведь мы заключили контракт — помните, на Гисбахе?..
— Оно конечно! Зачем же вы не заключили вашего контракта по установленной форме, на бумаге соответственного достоинства? Сами виноваты: кому же, как не правоведу, знать чиновные кляузы?
— Да и с общечеловеческой точки зрения такой поступок был в высшей степени неделикатен, негуманен, когда со стороны девицы не было дано к тому ни малейшего повода.
— А почем вы знаете? Да она уже тем виновата, что так мила. Губки у нее свежие, полные, так и просятся на поцелуи — вот вам и повод. Признайтесь-ка откровенно, любезнейший, что вам только до смерти завидно, что вы не первый догадались поцеловать такую душку? Да-с, что делать, опоздали. Теперь она уже так скоро не поддастся.
Куницын скосил презрительно губы.
— Остро, необыкновенно остро! Итак, позвольте же наконец узнать, могу я рассчитывать на вас или нет, согласны вы быть моим секундантом?
— Итак, согласен; то есть согласен быть им, но не буду им.
— Как понимать ваши слова? Опять остроумничаете.
— Я хочу только сказать, что при всем желании с моей стороны мне не придется быть вашим секундантом, потому что Ластов настолько все-таки рассудителен, что не станет рисковать жизнью из-за таких пустяков.
— Ну, так я найду себя принужденным прибегнуть к иным средствам!
— Другими словами: "Двоим нам тесно на сей планете — или он, или я! А не хочет драться, так заколю из-за угла". Так, что ли?
— Если угодно, так.
— Ничуть не угодно! Закадычного моего друга собираются зарезать из-за угла, и чтобы мне это было угодно? Нет, уж лучше драться; там хоть шансы равны. Но вам, я думаю, все равно, теперь ли я схожу за ним или немного погодя?
— А что?
— Да так, соснул бы маленько.
— Вам сон дороже чести вашего ближнего!
— Да ведь драться Ластов не будет; так раньше, позже ли не драться…
— М-r Змеин! Вы, как я вижу, изволите смеяться надо мною. Это может обойтись вам дорого.
— Ой-ой, не замайте! — зевнул Змеин, поднимаясь с дивана. — Я не знал, что вы так кровожадны. Сию секунду несусь на крыльях мести. Позволите ли вы мне хоть одеться?
— Оденьтесь, — угрюмо проворчал правовед, отходя к окну.
— Где бы найти его? — говорил, облачаясь, Змеин.
— Он, кажется, отправился по аллее с тетрадью под мышкой.
— А, да — с альбомом. Хотел срисовать Интерлакен с того берега Аар. Ну-с, скажите-ка на прощанье: не жаль вам посягать на жизнь юноши во цвете лет, подающего великие надежды, которого сами вы еще так недавно считали своим лучшим приятелем?
— Увольте, пожалуйста, от ваших нравоучительных сентенций, гп-г Змеин. Вы, надеюсь, взялись серьезно исполнить мою просьбу?
— Еще бы. Нарочно надел башмаки, сюртук…
— Так до свиданья. Теперь три четверти четвертого, — прибавил он, справляясь с часами. — Ровно через час, в три четверти пятого, я захожу опять сюда.
— Можете. Для вящего удостоверения преступника в серьезности ваших намерений, не дадите ли вы мне с собою перчатки?
Не удостаивая вопрошающего ответа, Куницын с достоинством вышел из комнаты.
Виновника предстоящего кровопролития Змеин отыскал действительно на той стороне Аар, лежащим под тенистым деревом и рисующим в альбом женскую головку. Полюбовавшись некоторое время через плечо приятеля рождающимся произведением, принимавшим все более и более знакомые черты, Змеин промолвил:
— Недурно.
Живописец вздрогнул и рукавом накрыл рисунок.
— А! Это ты?
— Как видишь. Ты Интерлакен срисовываешь? Легкий румянец окрасил щеки Ластова.
— Так, от нечего делать…
— Что ж, очень может быть, что весь Интерлакен слился для тебя в одну эту личность. Знаешь, ведь я к тебе с уморительным предложением.
— Да?
— Все этот шут гороховый, Куницын. Вообрази… Да ну, отгадай для смеха, с чем он прислал меня к тебе? Ни за что не угадаешь.
— Вероятно, с вызовом?
— Как это ты догадался? И ведь что всего милее — меня прочит себе в секунданты! А? Что ж ты не помираешь со смеху?
— Я этого ожидал: он сильно влюблен и вспыльчивого темперамента. Передай ему, что я принимаю его вызов.
— Лев Ильич, поэт, что с тобой? Не для новой ли уж элегии? Дуэль уже сама по себе нелепость, а тут и причины порядочной нет.
— Причины-то нет, но есть цель: пустить себе кровь. По крайней мере, я не нахожусь в необходимости обращаться за этим к цирюльнику: тот, пожалуй, пустил бы не слишком много; здесь количество ее в моих руках.