Броквен. Город призраков
Шрифт:
Мамуля: доченька, как ты?
Мамуля: Лена, как дела?
Мамуля: доча, я переживаю за тебя. В «Типичном Броквене» и «Подслушано в Броквене» написали, что могильные плиты и землю снесло ветром, а здоровье граждан ухудшается… вроде как из-за воды. Напиши, пожалуйста.
Я прочитала СМС вслух. Ребята заметно удивились, Кёртис чуть не уронил дробовик.
— И в живом Броквене… — Эйдан прикусил язык, стирая пот с висков.
— Он и там и там, — мрачно подтвердил Револ, перезаряжая ружьё золотыми пулями. — Отец и живой не оставил. Надо спешить.
Телагея, шмыгая сопливым носом, подлетела к Керту, дергая за воротник.
— Кёртис, ты знаешь, как нам выбраться из Кабака? — вопросила она робко. — Я не
Кёртис весело фыркнул, подмигивая Теле.
— А то, я даже разобрался, как выйти к Лайланду. Робин Гуд с барахолки, ей Богу!
Пока Эйдан собирал вещи и доедал мясо, которое нам любезно выкрал Керт, я, сдерживая слезы и боль в груди от волнения, написала маме ответ:
Я: со мной все хорошо, мам. Да, дела в Броквене плохи, но я нашла отличную команду, я не одна. Здесь пропадает сеть, так что я не могу часто писать. Кажется, мы близки к разгадке. Люблю (^?^)
* * *
Кертис правда знал, как выйти из Кабака другим способом; аномальное место было устроено иначе, чем Этис со своим красным барьером. К Лайланду, как нам сказала та тетка с каморки, надо идти через еловый и кедровый лес, а он тесно прилегал к западной части Кабака. К слову, мы почти находились у выхода. Кёртис, иногда травя старые смешные анекдоты про стрекозу и бар, вел нас через центральные улицы и кварталы. Все они так же пестрили неоновыми огоньками, гуляли призраки, но… чужие взгляды не прожигали нам лбы. Они словно перестали замечать нас, наплевали или даже забыли. После рассказов Револа становилось жалко умерших до безумия; из их памяти стёрли все тёплые моменты из жизни, радости и мимолетные печали, убрали настоящие эмоции. Воспоминания из жизни — единственное, что осталось у скованных призраков. Мало того, что они забыли свою жизнь, так ещё и их самих забывали спустя сорок дней. В Броквене после сорока дней жители игнорировали главную аномалию. Все броквеновцы знали, что каждый день к ним приходит умерший в надежде на встречу, но их игнорируют. Теперь же в голове у бедных призраков наверняка были мысли только об Отце и об… его планах. Честно, мы с Эйданом молились, чтобы бабушка и Филса дай Бог стали какими-то особенными. Эйдан не мог представить, что его бабушка тоже превращается в бесформенное чудовище, подчиняющееся злу. Он всю дорогу тревожно шептал мне, что ему страшно за бабушку, он не может представить, как она мучается. Эйд… даже немного поплакал, говоря о том, какой он никчемный сейчас. Молясь за здоровье маленькой Филсы, что не повзрослела вместе со мной, я утешала его, обнимала и даже целовала в щеки, ну так, по-дружески. Говорила, что он самостоятельно провёл исследование и сам отправил нас в город призраков, а я шесть лет боялась ногой ступить за железную табличку «Броквен». А Кёртис добавил, что Эйд совершил героический поступок, вмешавшись в дела Броквена.
Знаете, с Кертом было так спокойно, я чувствовала себя в безопасности. Кёртис казался каменной стеной, прочной и сильной. Слова поддержки не наводили на слезы, а разогревали огонь в сердце, внушали в голову слова «я действительно все смогу». Улыбка у Револа была как у заботливого старшего брата, — лучезарная и искренняя. В нем не оказалось ни капли уныния, только твёрдая уверенность в победе над Отцом. Кёртис напоминал луну — маленькую, но спасающую большую планету. Общаться со смелым призраком было экстазом, честное слово. Кажется, мы просмеялись от анекдотов до самой границы, старых ворот, что вели в густой мрачный лес.
Когда дошли, все превратилось в сплошную заброшенную улицу. Снова те же одноэтажные дома, деревяшки которых оказались выжжены, рыхлая земля под ногами, сырая, пахнущая пресностью. За невысоким заборчиком с колючим острым фасадом прорастали длинные ветви кедра, колючие, со сгнившими шишками, по которым ползали призрачные, редкие жуки и черви. Ночное небо, будто покрывало, покрыло собою лес, оставило тусклые звезды вместе с малюсенькими карасиками, запутавшимися в колючих высоких елях. За хилыми полу открытыми воротами виднелась тропка, чистая, никем не протоптанная. Невысокая трава покрылась паутиной, над ней летали сгустки бледно-синей дымки. Дрогнув, бирюзовые волны поплыли вперёд, оставляя за собой светящийся свет. Видимо, это и был наш второй
— Ого, какая у тебя умная брошь, Селена, — присвистнул Кёртис, вновь забывая моё имя. Что ж, придётся ему тренировать память. Ничего, привыкну!
— Елена, — осторожно поправила я, прыснув. — Никогда не могу предугадать их поведение.
На щеках Кёртиса проступил румянец. Он даже не заметил, как по его ботинку проскакал Юнок.
— Черт, лучше мне вообще не говорить, — Револ прикусил щеку, шагая вперёд нас.
— С кем не бывает, я до сих пор не могу запомнить фамилию учителя по математике, а ведь я самый выдающийся ученик в Броквеновской Гимназии! — Эйдан нервно улыбнулся, голос его еле слышно задрожал, хотя шли мы по пустой тропинке, в лесу даже не было ни одной мертвой души, а впереди плыл человек с оружием.
Телагея облетела Тайлера вокруг и вопросительно покосилась.
— Товарищ Тайлер, вы чего? — она часто захлопала ресницами, беря палец в рот.
Эйдан истерично хихикнул, вцепляясь в Кёртиса, как в спасательный круг, только мы зашли в лес, каждое дерево которого обвивали наши волны и дымка.
— Бабая увидел? — икнул Револ.
Я усмехнулась, кладя Эйду руку на плечо. У него тело тоже дрожало. Ягнёнок.
— Отца здесь нет, успокой…
— А-ах, у меня агирофобия… — Тайлер проглатывал каждое слово, плетясь по тропинке и всматриваясь в каждый ободранный ствол зловеще-зеленой ели, чьи иголки проходились по макушке.
Я думала, Телагея сломает язык, пока произнесёт слово вновь. Лицо Керта стало похоже на камень.
— Кто?
— Эм, ну, б-боязнь дорожек, — прокряхттел Эйдан. — Когда я был совсем маленьким, меня пугали длинной дорогой, которой нет конца. Однажды я заблудился в Вечноплакучем лесу и никак не мог найти выход, я буквально заблудился в трёх соснах, но мне казалось, что я вышел на ту самую дорогу. У меня тогда чуть не случился инфаркт!.. С тех пор я и боюсь таких… тропинок.
Оказывается, Эйдан не только любит чипсы даже с уксусом, но ещё и у него боязни специфичные. Во дела! Поэтому я и никогда не слушала страшилки про красную руку и белье на стуле. Помогло!
— Если долго смотришь на тропинку — тропинка начинает смотреть на тебя, — с мудрым видом произнёс Кёртис. — А ты представь, что идёшь по дороге для того, чтобы найти в пути…
— Самые лучшие чипсы на свете! — взвизгнула весело Телагея.
— Да, думай о чипсах! — прозрел Керт, поворачиваясь к Эйду. — А мы твои самые сильные спутники, которые инфа-сотка доведут тебя до конца. Тала, Елена, возьмите беднягу за руки, я буду идти на шухере, так сказать!
Эйдан вмиг перестал трястись, только моя тёплая рука обвила его шершавые пальцы, а рука Телы обвила другую. Но, казалось, именно моё первое прикосновение его успокоило, вбило в колею, вернуло ту прежнюю смелость. Эйд кашлянул, сделал что-то наподобие улыбки и сплёл свои пальцы с моими. Температура у него, конечно, знатно понизилась, как труп!
Дальше мы шли почти молча. Кёртис посвистывал мелодию Bеаtlеs, Телагея набирала завядшие одуванчики и ромашки с тропки, Эйдану я все-таки достала чипсы из рюкзака, а сама разглядывала небо, заслонённое густой листвой. Чем глубже мы заходили в лес, тем странней он становился. Месяц в небе синел, округлялся и наоборот. Звезды закрыли уже светлые облака, перистые, тонкие, точно человеческие вены. Тропинка в лесу менялась с земляной на асфальтную, трава превращалась в подобие газона, да и цветочки… светились жёлтым, маленьким светом. Запахло мелом и розмарином, таким старинным, опьяняющим, что сковывал каждую клеточку тела. Средь густых елей, что с каждым километром обламывались, виднелись призрачные силуэты оленей, лосей и белок. Они были словно помехи, быстро промелькивающие фигуры; размытые, бесформенные, с искривлёнными мордочками они пробегали мимо деревьев, задевая листву и сверкая белыми глазами в нашу сторону. Со временем меня замутило, как и остальных. Дым, что шёл с той стороны, смешивался с синей дымкой, от него несло костром и порохом. Мысли путались, глаза потихоньку слипались, а редкий шорох кедров гипнотизировал слух. Лес оказался настолько затягивающим в омут забытья, что нам было все равно абсолютно на все. Такое чувство пустоты, какого-то помутнения странно влияло на нас и всю окружающую атмосферу. Тишина, мертвая и хищная. Лес, дремучий и странный. Чертова тропка, светящаяся и аккуратная. А ещё небо, аномально посветлевшее, небо.