Шрифт:
МАЦЕЙ ЖЕРДЗИНЬСКИЙ
Броненосцы в синей воде
Перевод: M.W.
На самом-то деле хорошо-то я и не видел. Всегда к осени со здоровьем становилось паршиво - один раз это были свищи, другой раз - жировики, потом вообще мочевой пузырь, а уж сейчас так вообще подкосило здорово. Я даже не мог сфокусировать глаз настолько, чтобы видеть, кто заходит в бар. Я становился слепым.
– И чего это ты щуришь свои буркалы, Вит? Хочешь подцепить товарцу, а?
– Налей-ка лучше пива, - отгавкался
Старик Кейси схватился за кружку и начал выискивать кран. У него тоже не слишком получалось. Он сопел, шипел и ежесекундно покусывал язык как будто делал какую-то чертовски сложную работу.
– Да, ты прав, - простонал он через минутку.
– Нечего нам тут делать. Ни я тут не нужен, ни ты. Что ты говоришь?
– Ничего не говорю.
– Пиздишь, пиздишь... Я же прекрасно слыхал. Он еще ближе приблизился ко мне, но его длинное, исхудавшее лицо я знал на память. Каждый раз, когда я всматривался так в его тяжелые веки, мне вспоминались лучшие деньки, и я видел "Подворотню 403" наполненную посетителями, музыкой и бабами.
– Когда я вот так гляжу на тебя, Вит, - буркнул он наконец, - то вижу те, лучшие деньки. У нас тогда хватало и посетителей, и музыки, и баб.
Я беззвучно рассмеялся.
– Так ведь ничего и не поменялось, Кейси. Ты стоишь за баром, а я мою сральники. И дерево все так же стоит за окном.
– Ага, и Флоренс всем подставляет задок.
– Только никто ее уже не хочет. Это был совершенно другой голос, где-то слева от меня.
– И так оно, по правде говоря, и есть, ребята. Так мы тут и загниваем.
У Теда, которого мы называли Жопником, всегда было какое-нибудь объяснение. Э, он никогда не поддавался. Он всегда был шефом.
– У тебя ничего не болит?
– тихо спросил я.
– Слышишь, видишь, ходишь?
– Да. я еще держусь, - должно быть, он кивал рыжей головой, потому что я видел какие-то размытые полосы.
– "Подворотня" еще вернет себе форму. Я вам говорю.
Бармен сплюнул себе под ноги и крепко ругнулся.
– Дерьмо. Никуда я уже не пойду. Всего лишь третий час.
– Вот видишь, Тед. Он даже не знает, о чем ты говоришь. Что-то ударилось в окно, но это был не ветер, не дождь - всего лишь старые, грязные газеты, те, что иногда прилетают из Центра на пару дней позже, чем следует, и хотя на них все те же снимки политиков, их улыбки уже не такие чистые.
– Потому что только отбросы уже посещают "Подворотню 403", Тед. И ты прекрасно знаешь, кто тому виной...
– Заткнись, Виталик. Может это и не его вина.
Я прищурил глаза, и когда он смочил губы в пиве, подумал, что, наверное, не стоит об этом говорить.
– А что с деревом?
– спросил я.
– Я его уже почти не вижу.
– Все О.К., Вит. На нем уже прелестные золотые листья. Чертовски золотые. Никогда такого не было.
И хотя то, что говорил Жопник, было неправдой, я ответил:
– Хорошо.
– Я знал, что дерево сдыхает.
Скульптуры не походили ни на людей, ни на животных. Они были поразительно белыми и чистыми, что еще сильнее подчеркивала голубизна южного неба. Таким же белым был и дом. Равно как и костюм угловатого типа, который открыл мне калитку.
– Опаздываете, - коротко бросил он.
Я повнимательней присмотрелся к нему.
– По правде говоря, вы меня разочаровали. Ваш голос совершенно не подходит к этому месту и этим скульптурам. Вам следует молчать.
Он же только сощурил глаза и вытянул ко мне руку.
– На ней полно мозолей, - сказал я.
– Это что, с прошлой работы?
– Нет. Ваши ключи.
Только я уже решил, что так просто ему это не пройдет.
– Нет у меня ключей, Я приехал сюда на моторе.
– В таком случае проходите. Сэр Фаррел ждет. Я же полез в карман и вытащил фляжку.
– Я алкоголик, - тихо признался я.
– Но это не потому у меня нет машины, сволота. Все потому, что терпеть не могу сидеть за рулем.
Белый чуть-чуть склонил голову. Похоже, что я его не разозлил.
– Не желаешь нервничать, так? Проблемы с миокардом?
– продолжал я лезть на рожон.
– Сэр Фаррел ждет.
– И ладно. Я сделал глоток спиртного, а он отвернул лицо. Вообще-то я без труда заводил таких громадных типов. Но этот был другим.
– Ладно, может на обратном пути удастся, - прошипел я сам себе под нос и направился к белому дому, чувствуя его взгляд на своей спине.
Я и вправду запаздывал. Впрочем, вся моя жизнь тоже опоздала. Родился я на сорок восьмой неделе беременности, и моя мамочка сразу же от меня отказалась, потому что мало того, что я ее чуть не убил еще там, в матке, так у меня вдобавок был еще и горб. Так что трудно ей удивляться.
– Годы летят, а как мало изменилось, - вздохнул я.
– Горб остался, я все так же опаздываю... Эх.
Я потянул еще глоточек и осторожненько вошел на лестницу. Здесь этих белых фигур было больше всего, и я, по-моему, уже догадывался, зачем они нужны Фаррелу. Они должны были подавлять. Каждый, кто подымался по этим ступеням, чувствовал себя никому не нужным и маленьким будто какой-то задолбаный червяк, а все, о чем мечтают все задолбаные червяки - это скрыться в более паскудном месте. В тени.
– День добрый, мистер Фаррел, - сказал я.
– Честное слово, не надо было уж таких средств, чтобы смутить меня. Я и без того чувствую себя паршиво.