Бронепоезд 'Гандзя'
Шрифт:
– Первый номер, правильные...
– перечислял Богуш.
– Так... Теперь заряжающий.
– Богуш остановил взгляд на племяннике каменотеса: - Заряжающим станет вот этот малый, он поплечистее вас всех.
Парень, как видно не ожидавший такого почета, раскрыл рот и растерянно замигал глазами. Но дядя тут же вывел его из столбняка - схватил за руку и поставил куда следует.
– Теперь, - сказал Богуш, - нам потребуется еще замковый - открывать и закрывать затвор орудия.
Вперед было сунулся щуплый телеграфист с молниями в петлицах, но его оттеснили.
Вышел
– Слесарь, - сказал он отрывисто.
– Чинил оружие... Партизанам. Когда немчуру били.
– Так, понятно. Все!
– Богуш встал с борта.
– А остальные... Извините, товарищи, но я, как командир, обязан предложить вам оставить бронепоезд.
Рабочие заволновались. Растерянно сбились в кучу, толпой подступили к командиру. Поднялся шум, говорили все сразу, перебивая друг друга. Кто-то требовал, чтобы дело разобрал профсоюз, другой кричал и грозился пожаловаться в штаб. Двое или трое, пытаясь успокоить остальных, доказывали Богушу, что, если бы не они, железнодорожники, бронепоезд так и стоял бы в тупике, а растопили они его для того, чтобы самим выйти в бой. "Это наше право!
– твердили они, наступая на Богуша.
– Наше право!"
Но Богуш ничего не слушал. Он выждал, пока шум стал стихать, и твердо повторил свое приказание.
Рабочие взяли винтовки.
– Оружие оставить, - сказал Богуш.
– Это инвентарь бронепоезда.
Тут уж и я не стерпел.
– Неправда, это их винтовки!
– вступился я.
– Вы командир, и наше дело подчиняться, но оружие рабочим выдал командир бригады. Сам лично.
– Ах, разве!
– Богуш живо обернулся ко мне.
– Тогда пожалуйста, я не возражаю... Но тем более, значит, вам, товарищи, не место здесь... В полках сейчас каждый человек с винтовкой на счету, а вы, извините, прохлаждаетесь... Слышите, какой бой идет!
Рабочие вышли, построились с винтовками на перроне и молча двинулись с вокзала.
Глава третья
Бой на подступах к Проскурову все разгорался. В городе начались пожары. Это неприятельские снаряды, взрываясь, поджигали в разных концах города деревянные и камышовые крыши. Быстро клубясь в прохладном утреннем воздухе, дым черными завесами застилал город.
Станция тоже уже была под обстрелом. Со звоном рвались в воздухе шрапнели, обдавая перрон градом пуль. Завывая, как сирены, проваливались куда-то за вокзал гранаты, и слышно было, как там, сзади, рушились здания и осыпались стекла.
Стоять дальше у перрона стало невозможно, и командир приказал передвинуть поезд. Теперь мы стояли на какой-то поросшей травой подъездной ветке, вдоль которой высились похожие на веретена украинские тополя. В этом случайном и малонадежном укрытии команда бронепоезда проходила учение и боевую практику...
Не знаю, какие успехи делали в своем вагоне пулеметчики, только за них, видно, командир был спокоен: он побывал там всего один раз и больше уже не ходил. Но у нас в вагоне дело не клеилось. Из всех пятерых наших "артиллеристов", отобранных командиром, только один каменотес и разбирался в пушке - остальные ведь впервые очутились перед этой махиной. А тут еще
Богуш выходил из себя.
– Замковый!
– кричал он, топая ногами.
– Где у вас стопор курка? Опять не в боевом положении? Третий номер... да ты, стриженая голова, ты третий номер!
– вдалбливал он совсем ошалевшему племяннику каменотеса.
– Как подаешь снаряд? Где правая рука у тебя, где левая? Сено-солому к рукам привяжу!.. Четвертый номер! Пятый!
Пятым был матрос. Он уже начинал злиться и отвечал Богушу петушиным голосом: "Так точно-с! Никак нет-с!"
– Ну знаете, товарищи...
– сказал наконец Богуш. Он отошел, достал платок и дрожащей рукой обтер шею и лоб.
– Я, конечно, поведу вас в бой, но только имейте в виду...
Он вдруг выбежал на середину вагона, топнул ногой и начал сыпать без передышки:
– Орудие к бою! По краю деревни! Шрапнелью... Заряд номер два! Отражатель ноль! Угломер двадцать семь - семьдесят! Наводить на колокольню! Прицел сто!.. Трубка девять-девять!..
Он сунул руки за спину и с усмешкой посмотрел на одного, на другого.
– Слышали артиллерийскую команду? Поняли?
Все молчали, оглушенные потоком незнакомых слов, и только растерянно переглядывались.
– Поняли. А чего ж тут не понять?
– осклабясь проговорил каменотес. Он во всем поддакивал командиру.
– Ни черта не поняли!
– сказал матрос и злобно сплюнул.
– На позицию надо выходить. Нечего тут канителиться. С отражателем или без отражателя, а надо белых бить...
– Правильно, - сказал я.
Богуш обернулся:
– Что-с?
– Я говорю, что самое правильное...
– А я вас не спрашиваю!
Лицо его вдруг покрылось краской.
– Дисциплины не знаете...
– заговорил он, понижая голос, чтобы не услышали другие.
– Политотдельщик... стыдно!
Вдруг он уставился на мой мешок:
– А это что такое?
Я объяснил:
– Подрывное имущество.
– То есть что значит - подрывное имущество? Динамит?
– Есть и динамит, - сказал я.
– Так вы что же!..
– вдруг закричал он, обернувшись к артиллеристам. Вы нас всех в воздух пустить хотите?.. Шальная пуля, осколок - и кончено?! Всему поезду конец!
Артиллеристы нахмурились, глядели на меня исподлобья.
Тьфу ты черт!.. Меня даже в пот ударило. Динамит ведь и вправду может от пули взорваться, такое проклятое вещество. Как у меня это из головы вылетело.
Я топтался, передвигая мешок с места на место, не зная, куда его упрятать.
– В задний вагон!
– коротко распорядился Богуш.
Он подозвал матроса:
– А вы поможете ему нести.
Мы с матросом спустились на землю.
Я кинул в досаде мешок.
– Вот черт!.. Дураком, олухом каким-то меня выставил - перед всей командой!
Матрос ничего не ответил и взял мешок за ушко.
Я подхватил мешок с другой стороны, и мы зашагали с матросом в ногу.
– Он и нас всех дураками выставляет, - сказал матрос как бы про себя. Сам-то не слишком ли умен... Ну посмотрим!