Бронепоезд 'Гандзя'
Шрифт:
А тут, когда боевая невзгода свела нас вместе, мы, бойцы бронепоезда, увидели, что работники тыла - наши первые помощники. Без тыла нет и фронта! Эти незаметные и даже невидимые для нас люди строго, каждую ночь, доставляют бронепоезду все, что нужно для жизни и боя. И мы в совместной дороге наслушались рассказов о том, каких огромных усилий стоит снабженцам раздобыть для бронепоезда каждую сотню снарядов и зарядов, ящик патронов или ящик махорки. Ведь республика окружена со всех сторон врагами, борьба с которыми требует боеприпасов. Мало того, империалисты нас душат блокадой, значит, мы не можем ничего купить
Мы поняли, какую героическую работу делает для нас Советская страна, и устыдились: разве мы бережем боеприпасы так, как надо беречь?..
Федорчук, который к своей новой должности начальника боепитания относился с неудовольствием и даже презрением, теперь совсем переменился. Он увидел, что делом снабжения Красной Армии занимаются рабочие-большевики, пришедшие с заводов и, так же как и мы, готовые жизнь отдать за победу социализма. Федорчук завел себе тетрадку. Отпросившись с бронепоезда, он забирался в вагон к снабженцам, где усердно брал уроки. В разговоре у него появились такие слова: "чековое требование", "акт", "боекомплект", "обменный пункт". Но, становясь ученее, он не задирал нос, как это, наверное, сделал бы Малюга. Наоборот, всякой удивившей его новинкой в снабженческой науке он спешил поделиться со мной, и мы вместе разбирались в ее смысле и значении.
Никогда еще не была у нас так крепка дисциплина, как в этом походе. Мы двигались в кольце врага, и каждый понимал, что мы сильны, пока спаяны железной дисциплиной. Мои приказания бойцы схватывали с полуслова и сами ревниво следили друг за другом, чтобы все исполнялось в точности. Мне уже почти не было надобности проверять караулы: часовые постоянно чувствовали на себе настороженный взгляд каждого бойца команды. Начбоепитания Федорчук, как ни придирчив он был в новой своей должности, за весь поход ни разу не нашел случая упрекнуть кого-нибудь за попусту израсходованный снаряд или патрон. Все у бойцов было на учете.
Ко всему тому бойцы бронепоезда показали себя отличными разведчиками: они ухитрялись проникать даже в глубину расположения неприятеля и шныряли там как невидимки. А уж в бой шли... да что говорить! Геройски проявляли себя самые тихие, неприметные бойцы.
Славной смертью погиб товарищ Кутейкин, прозванный в команде "долговязым пулеметчиком". Кто бы мог подумать, что этот всегда такой ленивый, сонный парень сам, один на один, бросится в атаку на вражеский пулемет! Подкараулил - и уничтожил засаду гранатой. А самого сразила пуля со стороны.
* * *
Атаки на колонну чередовались с диверсиями. Чуть ли не на каждой версте мы натыкались на взорванные рельсы. Случалось, что петлюровцы портили путь у нас под самым носом.
В одном месте, например, переезжал нам дорогу воз с сеном. Посмотрел я в бинокль - на возу крестьянин в свитке. Крестьянин - значит, не трогай. А чуть только этот крестьянин скрылся за железнодорожной будкой, сразу дымок на рельсах и следом - грохот. Подъехали, смотрим - перебит рельс, горячий еще, не прикоснуться. А крестьянин отпряг лошадь и ускакал. Вот он какой "крестьянин" - переодетый петлюровец!
Так чуть
Но ведь и чинить не давали... Только выйдут ребята на путь с инструментом, сейчас - дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь - начинает стегать по рельсам пулемет. А черт его знает, откуда бьет, - кругом чистое поле...
А бывало и так: выследишь пулемет, вот он - с сельской колокольни строчит. Панкратов тут же разворачивает в бронированном вагоне башню, берет "звонаря" на прицел, но сбей-ка его попробуй, когда он на колокольне словно в каменной бойнице. Тут пробует приладиться Малюга. Но колокольня в стороне, не берет ее наша неповоротливая гаубица.
Я - к батарейцам, что у нас на платформе:
– Огонь!
После басовитых, похожих на тяжелые удары молота, звуков гаубичной стрельбы забавно слышать пронзительные взвизги трехдюймовки.
Артиллеристы у гаубицы снисходительно улыбаются... А через минуту удивление и восторги. Вот так ловко сработала трехдюймовка: два снаряда - и уняла пулемет на колокольне. Только кирпичная пыль пошла розовым облачком...
Своим мастерством батарейцы быстро завоевали общие симпатии. Лишь Малюга держался в стороне от возникшей между вагонами дружбы. А все из-за гонора... Наверное, и сам себе не рад: все люди вместе, а он маячит один, добровольный отщепенец!
Так мы продвигались в августовские дни 1919 года от Жмеринки к Виннице...
Кончились первые сутки. За день и ночь мы отошли от Жмеринки на двенадцать верст. Оставалось еще тридцать... Но с утра второго дня огневые налеты и диверсии против эшелонов неожиданно ослабели, а к полудню и совсем прекратились. "Одно из двух, - подумал я, - либо Теслер с бригадой крепко поколотили петлюровцев и они стянули все силы против него, либо прорвались прямо к Виннице и там готовят баню".
Час от часу не легче. Как ни трудно нам приходилось в походе до сих пор, но хоть враг был на виду. И мы знали, где ударить по нему из орудия, где пустить в ход пулеметы, где развернуть цепь для атаки. А теперь - где они, злодеи? Ясно, что мы со своим эшелоном все еще в кольце, но где, когда, с какой стороны ожидать теперь их налеты? Мы потеряли соприкосновение с противником, а это в бою самое скверное.
Я усилил наблюдательные посты на крышах вагонов и повел эшелон еще осторожнее. Но зато мой батальон пассажиров торжествовал. Да и что ж тут непонятного? Забаррикадированные в вагонах, почти безоружные, едва защищенные от пуль, люди за сутки боев так исстрадались, что и такую передышку встретили, как праздник.
Едва прекратилась стрельба, как во всех вагонах распахнулись двери, пассажиры высыпали наружу, затеяли игры, возились и кувыркались в траве, как малые ребята. Врач походного лазарета, подобрав халат, пустился в "горелки" со снабженцем, сестры в белых косынках повели хоровод.