Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов
Шрифт:
исчезал до того, как она поднималась. Когда же иногда они вместе завтракали в ее громадной кухне, выяснялось, что и вкусы в еде у них весьма разные, связанные с их прошлой жизнью. Жена всему предпочитала полюбившийся с детства свежий творог, импортные сыры, которые и теперь еще получала номенклатура. Начальник розыска не был гурманом — Игумнова очень быстро узнали в расположенной рядом на Лесной " Пельменной» и «Блинной»…
— Садитесь, ребята…
Надежда принялась хозяйничать. На
Первым делом оприходывали коньяк — Люськин подарок.
Разлили на всех. Бакланов тоже выпил. Для него это была не доза.
— Чувствуется аромат, — Цуканов передал младшему инспектору пустую бутылку. — Выбросишь, когда пойдешь. Это ваниль. «Армянский " ни с каким не спутаешь.
Карпец не согласился. Заметил авторитетно.
— Я за «калараш». Семилетней выдержки.
В связи с этим завязалось даже подобие дискуссии.
— Ну ты сказал! «Каралаш»!
— А что?!
Игумнов не дал спорящим поднять ставки.
Особых новостей во время его отсутствия в отделении не появилось и тем не менее они были.
Цуканов — второй по–старшинству — сообщил:
— Звонил начальник Инспекции по личному составу…
— Исчурков?
— Да. Чего–то ты ему должен.
— Что именно? Не сказал?
— Темнил.
— Ясно…
Тут и гадать не надо было.
Жалобе убийцы, сидевшего в Следственном изоляторе, дали ход.
— Переслали из Президиума Съезда. На тебя и Бакланова… — Цуканов взглянул на гаишника, но тот и ухом не повел. Полез за жвачкой:
— Я думал, что с этим покончено.
— Исчурков настроен свирепо…
— Хер с ним… Теперь дела…
Карпеца Игумнов отправил спать домой.
— Завтра с утра поедешь на Арбат. Кафе «Аленький цветочек». Будешь там, пока не объявятся Муса или Эдик. График работы себе определишь сам. Как только они объявятся, не принимая мер, позвонишь в отдел. Будь на связи…
— Обязательно.
— Пока вас с Баклановым не было, — вспомнил Цуканов. — следовательша уже звонила , интересовалась кавказцами–свидетелями…
— Вот будет сюрприз, если повезет.
— Это так… — Заворачивая пустую бутылку в газету, Качан непонятно улыбнулся.
За улыбку эту жуликоватую и двусмысленную Карпеца не долюбливали.
Считалось, хотя прямых доказательств тому не было, что младший инспектор по–тихому докладывает обо всем Картузову. Однофамилец милицейского начальника постоянно находился на периферии всех нарушений по службе — пьянок, загулов.
Был в курсе. Но при этом ни разу не погорел сам.
— Оружие не бери, — закончил Игумнов, — в контакт с Эдиком и Мусой не вступай.
Бакланов тоже поднялся. Утром у него были какие–то дела в гараже Совета Министров.
— Если будет успех — вы первые узнаете. Ну я погнал… — Дверь купе с зеркалом отъехала под его мощной лапой. — До завтра.
Карпец вышел следом.
— Держу пари… — заметил Цуканов. — Картузов завтра же будет знать, что в вагоне выпивали… — Он с сожалением покосился на застеленную верхнюю полку — до прибытия волгоградского поспать вряд ли удастся. — Как считаешь?
— На то и щука, чтобы карась не дремал…
Несмотря ни на что, Игумнов не собирался отказываться от удачливого млаадшего инспектора.
Вначале он хотел послать к «Аленькому цветочку» Качана, но раздумал.
Видел, что происходит. Не стал мешать. Рано или поздно все равно закончится скандалом.
" Весь вокзал обо всем знает…»
Запили чаем, настоенным Надей на травах.
— Устала, милка? — спросил ее Игумнов.
Слово всплыло из самой глубины памяти. Костромские — мать и бабка Игумнова — его самого называли «милка», «милушка». А еще и «родное сердце..»
Надя отставила чашку.
— Мне нравится…
Цуканов внес ясность:
— Продлится это неделю. И сразу в день закрытия, начнется разъезд . Вся та же процедура только наоборот… — Впереди, однако, ментам маячил островок удачи. — Как только все съедутся, на время сходняка казарменное положение отменят…
Надя вздохнула.
Ее устраивало это временное житье в вагоне вместе с бывшим мужем.
" Как все было тогда?» — подумал Игумнов.
Он помнил начало их романа — неожиданное, вроде даже навязанное обоим.
Начальников вокзальных отделений розысков вызвали в Управление вместе с дознавателями. В телефонограмме не была объявлена форма одежды. В гражданском на совещание прибыли только двое — Игумнов и Надя. Он — в черном
костюме. На ней — белое платье.
— Вырядились… — прошипел из президиума начальник розыска Управления. Генерал Скубилин уже успел сделать ему замечание по поводу несоблюдения подчиненными формы одежды. — Как жених с невестой…
Игумнов и Надя впервые вдруг взглянули друг на друга под неожиданным ракурсом…
Через год они подали заявление, а еще через год он встретился с нынешней своей женой. Брак распался.
Разница в отношении обеих женщин к нему была очевидна. Вторая жена поднимала его планку. С нею он становился таким, каким мечтал быть.
Надя же любила вокзального мента, каким он и был в действительности.
— И еще новость… — Цуканов снова удивил: — Но только для своих. Нами
интересуется транспортное КГБ… Знакомый в кадрах сказал. Козлов запросил личное дело Качана…