Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов
Шрифт:
— Сегодня? Я выскочила — и сразу в коридор! На вешалке висело это… — девица потянула подол — полы разошлись, обнаружив полное
отсутствие белья внизу. — Накинула на себя и бегом. С вокзала позвонила подруге…
— Тут тебя и задержал младший инспектор… Так? — Качан допечатал, выдернул лист из каретки. — Распишись, подожди в коридоре.
— Позвонить можно?
— Только быстро.
Пока она звонила, старший опер объяснил:
— Картузов приказал… Взять заявление, допросить. Как бы не пришлось ехать на фабрику…
Игумнов махнул рукой.
— Ладно! Я сам погнал… Бригадир поезда
— Карпец где–то в залах.
— Поедет со мной. Может, выйдем на поездного вора. Что ни день — кража. Инспекция по личному составу ждет не дождется моей крови! И сейчас заявительница в дежурке…
Качан предостерегающе кивнул на девицу у телефона:
— Бог с ней! Может, передачу принесет…
Обоим была слишком известна деликатнейшая проблема милицейской кухни. Козлы наверху требовали в отчетах высочайшего процента раскрытия тягчайших преступлений. «Как на выборах единственного кандидата нерушимого блока коммунистов и беспартийных…» Чтобы создать фантастическую эту картину прогресса в правоохранительных органах, контора давно уже регистрировала, главным образом, только раскрытые преступления, другие, по которым преступник не был сразу же обнаружен, как бы не существовали. В конце месяца, квартала, года цифирь сводили воедино и отправляли наверх. Козлы отчитывались ею перед поставившими их на хлебные места людьми из горкомов, обкомов, ЦК. Другие козлы, основываясь на статистической липе, пекли научные работы, защищали диссертации, давали прогнозы о скором наступлении золотого века. А внизу, на земле, ограбленным и обворованным потерпевшим, кому не посчастливилось задержать жулика с поличным, контора вешала лапшу на уши: «Розыск преступников и похищенных ими вещей продолжается. О результатах Вам будет сообщено дополнительно…»
На самом же деле все оставалось в черновых записях разыскников.
Укрывалось.
По дороге на Ярославский Игумнов перелистал записную книжку. В ней содержались сведения о кражах, не проходивших ни по одной ориентировке. Зарегистрируй он все эти укрытые за последние месяцы на одном только вокзале заявления, и благополучная картина успехов столичного узла выглядела бы жалкой унизительной фальсификацией.
«Если бы это можно было поставить на учет…»
С бригадиром поезда говорили с глазу на глаз. Бригадир оказался чистеньким, аккуратным. Со значком ВЛКСМ. Он полностью повторил то, что Игумнов уже слышал у себя на вокзале от Егеря.
— …Прибыли в Москву. Поезд уже стоял минут семь. Выходят двое. Я–то вижу, что они не из этого вагона! Значит, прошли по составу! А это, согласитесь, меняет дело!..
Игумнов, предпочитавший знать точно, с кем каждый раз он имеет дело, не мог понять: «Специально выращенный кадр? Член ЦК ВЛКСМ?» В разудалой семье проводников самой транспортной в мире бригадиры–честолюбцы встречались не часто.
— …Правда? Почему сразу не выйти на платформу?!
— Что можно о них сказать? Возраст, одежда…
— Один постарше. Высокий. В джинсовом костюме. Кожа на лице как глянец! Будто лоснится… На вид года двадцать четыре…
В черновых записях у Игумнова определенно встречался поездной вор с такими приметами. Это была удача.
— Второй — совсем молодой. Мне показалось,
— Говорили с ними?
— Нет.
— А с проводницами?
— Я спросил. Оба парня ехали в десятом…
Проводницы на месте не было — Игумнов с самого начала послал младшего инспектора ждать ее возвращения. Вскоре она подошла вместе с Карпецом — себе на уме, с маленькими глазками, без шеи, похожая на питбультерьера. Добавить что–то к рассказу бригадира она не смогла или не захотела. На вопросы, однако, ответила более или менее полно:
— Ехали они не вместе… Тот, что старше, в джинсе, садился на конечной станции.
— В Новосибирске?
— Да. Восемнадцатое место. Второй — вчера вечером. В Шарье.
— Во время прибытия, в Москве, — спросил Игумнов, — они вышли одновременно со всеми?
— Молодой, мне показалось, был вместе со всеми. Тот, что старше, проспал. Ушел последним.
— Вы узнаете его?
— Я обоих узнаю.
— Вы не могли бы… — Игумнов показал на Карпеца.
Тут важно было не вспугнуть. Карпец улыбнулся обманно–приветливой, сонной улыбкой.
— Пройти с нашим сотрудником по перрону, по площади? Знаете, как бывает? Может, они тут. Вдруг не уехали!
Проводницу следовало мягко выманить из состава. «Потом Карпец наверняка протащит ее по всем трем большим вокзалам–гигантам…» Женщина пожала плечами:
— Если нужно…
Карпец и проводница ушли. Игумнов все тянул. Чувство законченности разговора не приходило. И сам бригадир словно еще придерживал конец соединявшей их невидимой нити. Игумнов поинтересовался наугад:
— Вы, наверное, с международных линий?..
— Москва — Аахен…
«Вот и разгадка!»
Игумнов вспомнил: «По улицам Аахена тащатся псы и молят с покорностью псиной: «Прохожий, дай нам пинка ногой, чтоб избавились мы от сплина…“
Бригадир узнал:
— «Германия. Зимняя сказка…»
Они словно обменялись паролем и отзывом. Разговор пошел живее:
— Тут труднее ездить?
— Несравнимо…
— Безбилетники?
— Картежники! — бригадир покачал головой. — Просто житья не стало. И ставропольские, и ростовские группы, и симферопольские… Проводницы запуганы!
— И в эту поездку тоже были?
— Несколько групп! Последних двоих видели перед Шарьей… Но эти ехали недолго. В Галиче хватились — уже ни одного!
— Почему о них вспомнили?
Бригадир странно взглянул на него.
— Вы разве не в курсе?
— Первый раз слышу.
— Это надо с проводницей поговорить… Она как раз сестра этой девочки, что сейчас ушла.
— Связано с шулерами?
— Не только. У нас тут вчера в спальном вагоне больших людей обокрали… Проводница все знает.
Шулера появились в «СВ» после Поназырева. Это была сборная, работавшая на чужом участке. Каталы спешили. В Шарье их ожидала разборка с конкурентами, застолбившими за собой Северную железную дорогу. Шедший впереди с ходу откатил ближайшую дверь:
— Шахматы у вас? Может, сыграем?
— Да нет. Мы не брали… — В купе ехали двое. Они выходили в Шарье.
— А если в картишки от скуки…
— Теперь уж некогда!
Катала, шедший впереди — коренастый, в ковбойке, — двинулся вдоль вагона, дергая ручки всех дверей подряд.