Бронированные жилеты

Свет погас в три шестнадцать, в ночь на двадцать шестое августа, через тридцать с лишним минут после отправления из Москвы: что-то грозно треснуло на групповом щите между туалетной комнатой и служебкой, и вагон погрузился в темноту.

Перед тем с ходу проскочили безлюдные платформы Бирюлево-Пассажирское, Расторгуево, впереди был город Домодедово с известным аэропортом. Большинство пассажиров спали, сморенные душной ночью, вокзальной суетой. Посадка приходилась на глухие часы суток.

Суркова, проводница одиннадцатого купейного, не пошла в штабной вагон к бригадиру, прикорнула у себя в служебке, накоротке, головой к двери. Поезд был дополнительный, на время пика пассажирских перевозок собранный по вагонным депо, - за лето в нем привыкли к неожиданностям.

Проснулась она внезапно, сразу не поняла, в чем дело. Мигнула фонарем, поднесла к часам на руке.

"Три сорок шесть..."

Состав равномерно потряхивало на стыках.

– Товарищ проводник!..

Узкоплечему человечку на пороге было не меньше

Впереди, за десять вагонов, загудел электровоз - вкрадчиво, но мирно. Человек переждал.

– Пассажира в третьем купе убили.

Голос его при этом оставался спокойным.

Дверь третьего купе оказалась приоткрытой. Луч со слепым пятном посередине потянулся к столу, все остальное в купе было в тени: бутылки, еда. Слева спали: внизу - женщина, на верхней полке - мужчина.

Суркова повела фонарем. Пассажир на двенадцатом месте вверху полусидел, склонившись к коленам, лицо было повернуто к двери. Косивший, лишенный жизни глаз следил за всем, что происходило в купе.

Человечек в пижаме стоял в коридоре.

– Надо сообщить...
– он замолчал.

Проводница заметила, что лоб его испачкан в крови.

– Бегите в девятый вагон, пусть бригадир Шалимов идет сюда...
– она показала в тамбур, почти не видимый в темноте.
– Погодите, как ваша фамилия?

– Зачем?
– Он растерялся.

– На всякий случай. Спрашивать будут: кто обнаружил, как?

– Ратц. Из Хмельницкой области я. Бывшая Каменец-Подольская...

За окном все время плыл длинный голый бугор, словно состав не переставая двигался по дну огромной высохшей реки. Выше виднелась узкая полоска неба. Русло реки было прямым, с крутыми обрывистыми берегами. Суркова привыкла к ним. Время от времени набегали неяркие огни нескончаемый бугор прерывался, и тогда не было ни реки, ни обрыва, а только бегущая вдоль полотна черная тень вагонов.

Проводница достала мешочек с билетами, кассу, нашла нужную ячейку: убитый брал билет в Москве, ехал до конечного пункта - "на Каспий", как почти все в поезде.

Она еще возилась с кассой, когда пришел заспанный озябший Шалимов.

– В тамбуре кровь. Я чиркнул спичкой - на полу большое пятно, - он хрустнул переплетенными пальцами.
– Молодой?

– Тебе только молодых жалко?

Вдвоем они подошли к купе.

Постель четвертого пассажира, справа, была застлана. Рядом, ближе к окну, стояла стремянка.

– Света давно нет?
– Шалимов вздохнул, сон его сразу пропал.

– От Домодедова.

– Электрика разбудила бы или меня...

Он приставил к губам пострадавшего маленькое зеркальце.

– Отъездил!
– шепотом сказала Суркова.

– Да-а...
– Шалимов заметил, что тыльная часть кисти у него в крови, оглянулся на проводницу.
– В тамбуре, видно, зацепил. Дверь у тебя справа по ходу открыта...

– Открыта?
– Она вздохнула, добавила, словно кому-то назло: - Теперь ищи ветра в поле! Дверь я сама запирала!..

Пассажиры - мужчина и женщина на полках слева - по-прежнему не шевелились. Женщина дышала ровно, чуть посапывая.

– ...Следователя бы сейчас!

– Подумаем, - Шалимов поскреб подбородок.
– Во сколько он тебя разбудил?

– Три сорок шесть было - по Привалову.

На ходу передали обстоятельную телеграмму: