Бронзовая Сирена
Шрифт:
— Значит, в принципе, любой может находиться где захочет, кроме Белого мыса, а вы и знать не будете?
— Но позвольте… Так рассуждать…
— Вы можете вспомнить, по какой дороге бежали к бухте? Вы ведь бежали?
— Отсюда только одна тропинка.
— Что, больше никак нельзя пройти?
— Можно, через камни. Но мы там никогда не ходим. Очень неудобно.
— А со стороны лагеря?
— Примерно от того места, где мы стояли, ну, возле бухты, а потом вдоль берега.
— Сколько это занимает времени?
— Минуты четыре, пять — не больше.
—
— Да, но дорога хуже.
— Вы все-таки смогли бежать.
— Не понимаю. Бежал, конечно. А что?
— Сербиной было добираться дальше и дольше, но она вас опередила.
— Разве? Не знаю… Я не обратил внимания… Она там была, но когда?.. А это важно?
— Нет. Пойдемте. По вашей тропинке.
Две минуты мы шли, петляя между камнями. Все это время я прислушивался, но со стороны бухты не доносилось ни звука. И только выйдя к самой воде, метрах в десяти от лодки, я услышал знакомое бормотание дяди Паши.
Путь напрямик преграждал остро сколотый скальный обломок. Пришлось обойти его, подняться на соседний плоский валун и только тогда выйти к неширокому галечному пляжу.
У лодки сидел на камне дядя Паша; ворча и приговаривая, он заполнял протокол осмотра тела. Сербина стояла рядом и, прикусив припухлую губу, смотрела вдаль — туда, где на самом горизонте небо медленно закрывалось сизой дымкой. Понятой курил и старался не вглядываться внутрь грота. У входа сидел, прислонясь к желтой ракушечной плите, Макаров. Он не смотрел в нашу сторону. Я подошел к гроту. Савелко отстал. Кажется, умышленно.
Собственно, это был не грот. Просто две толстые плиты, вздыбясь, образовали неровный шатер — примерно три на четыре метра. Света было достаточно: лучи еще высокого августовского солнца пробивались сквозь многочисленные щели и трещины.
Света было вполне достаточно, чтобы рассмотреть сведенное судорогой мертвое тело атлета: руки, окаменевшие в странном жесте, — будто он что-то отталкивал в последний миг, и восковое лицо с застывшим выражением ужаса.
Мистаки Георгий Феодосьевич, 27 лет, аспирант кафедры античной культуры Института археологии, автор шести собственных и трех совместных статей, мастер спорта по плаванию, руководитель и организатор секции аквалангистов…
На гальке еще была заметна полоса — видимо, тело втащили в грот волоком.
— Внешних повреждений, ранений, признаков удушения нет… ссадины на боку, спине, локте — вероятно, когда вытаскивали, — дядя Паша протирал свои бифокальные очки. Потом поднял глаза, чуточку растерянные, как обычно у людей с плохим зрением, и тихо спросил: — Как его угораздило, а?
Тело Георгия перенесли в вертолет. Летчик торопился — хотел вернуться засветло, и у нас почти не было времени для разговоров. Я даже засомневался, понял ли дядя Паша, кому передать записки и что в первую очередь узнать на материке. Но было уже поздно: вертолет на мгновение завис, качнулся
Струя соленого ветра соскользнула с наших лиц, секунда — и по гладким округлым спинам волн пробежала быстрая рябь.
Формально мы могли задержать вертолет на пару часов, снять все показания и вернуться с ним обратно. В порядке экономии горючего и своего времени. И — закрыть дело, еще не открыв, потому что пока все происшедшее укладывалось в картину естественной скоропостижной смерти. Почти укладывалось. И не очень-то хотелось «копать» дальше, а хорошо бы отдохнуть денек на этом курорте, не возвращаться в наше «напрягалово»…
Вертолет было видно долго — пятнышко рядом с тяжелой тучей на горизонте. И только когда в небе стало совсем пусто, мы вернулись в лагерь.
Четверо археологов молча ужинали. На столе, чуть в сторонке, стояли три полные миски. Для нас и… Почему-то пришло в голову, что третья — для Георгия, и только позже заметил, что нет за столом Сербиной.
Археологи старались не смотреть ни на нас, ни друг на друга. Мы тоже не спешили с разговором. Глотая безвкусные макароны, я осмотрелся еще раз.
Четыре палатки: три поменьше, четвертая большая — целый шатер. Все аккуратно распялены. Пологи откинуты: на острове нет комаров. Надувные матрасы; складные алюминиевые стульчики; пара шезлонгов; большие фанерные ящики, которые служат и столами, и тумбочками, и сундуками. Одежда, инструмент, мелкие вещи, тряпки на веревках. Обжитое место.
Лагерь расположен удачно: сравнительно ровная площадка в небольшой низине, вокруг — скалы, несколько живописных валунов, три кустика и чахлая старая олива. На юге и западе хорошо видно море, близкое, густо-синее — картинка, и только мгновенные колючие блики на волнах напоминают о том, что она не нарисована.
Молча мы выпили кофе. Все. Пора за дело. Надо еще допросить главного свидетеля, Володю Макарова, и, если все нормально, вернуться на берег. С погранкатером. Формальности будут выполнены.
Конечно, я уже доложил основную информацию, собранную за день, — и о частых неполадках с компрессором, и о неисправностях аквалангов, и о взаимной раздраженности островитян, и о том, что покойный Георгий был вчера совсем не в восторге, когда Мария Левина заставила показать ей найденную им статуэтку Сирены. Но — все это мелочи, а не улики и не мотивы.
Пока не просматривалось ничего, что бы препятствовало закрытию этого дела. Предварительные результаты вскрытия нам сообщат сюда, на остров, еще до прихода катера, а лучшей изоляции подозреваемых и не придумаешь. Если ничего сомнительного для следствия вскрытие не покажет, то дело надо передавать инспекции облсовпрофа, или как там она теперь называется…
Макаров Владимир Афанасьевич, 26 лет, холост, образование неоконченное высшее, препаратор кафедры античной культуры, аквалангист…