Бронзовая Сирена
Шрифт:
— Необычного? Да ничего я не видел. Все как всегда. Вот только мне начали мерещиться всякие ужасы…
— Что именно?
— Чушь, в общем-то. Показалось, что берега — гладкие и крутые — начали сближаться и вот-вот меня раздавят. Мерзкое чувство: ничего не вижу — ни берегов, ни чего-либо еще, — и все равно ясно чувствую — вот-вот они сойдутся и раздавят.
— Вы рассказали об этом Георгию?
— Нет.
— Почему?
— А собственно, зачем? Берега же не могут двигаться. Значит, это что-то со мной не в порядке.
— Кстати, о нервах. Вы обращались к врачу?
— У нас нет врача. Светка училась в меде, но она по другой части.
— Я имею в виду — раньше.
— Нет. К невропатологу — нет.
— У Георгия были враги?
— Сегодня Георгий был в воде один. В смысле, что другого человека там не было.
— Почему вы не отвечаете на вопрос?
— Не хочу.
— Вы кого-то или чего-то боитесь?
— Послушайте, нельзя мерить людей на свой аршин. Может, вам это не понравится, но я скажу: у вас, сыщиков, мозги в одну сторону работают. Если труп — значит, и убийца есть, а кто? И я должен ворошить всем потроха, кого-то подставлять. А потом вы у других будете выпытывать обо мне.
— Спасибо за откровенность. Не буду вас разубеждать. По крайней мере, сейчас. И все же, были у него враги?
— Мы все друзья. Достаточно? Или перечислить поименно?
— Не стоит. Где Георгий нашел статуэтку?
— Квадрат двадцать семь. Он так сказал. Вырыл в песке — вроде как неглубоко лежала.
— Далеко от берега?
— Метров пятнадцать. Да вы же видели — там наш буек стоит.
— Что там еще было, в этом квадрате?
— Точно не могу сказать… Но, как и в других, наверное, — обломки амфор и пифосов, балластные камни…
— Почему вы начали с двадцать седьмого квадрата?
— Почему начали? Просто очередь пришла. И потом, это же не порядковый номер, а координата…
— Понимаю. А что вы находили раньше?
— Пока интересного мало, но раскапывать еще и не начинали, так, внешний осмотр, прикидка. Собирали всякую мелочь…
— Например?
— Черепки — в смысле поздняя керамика, грузила от сетей, ржавые железки, пара монет, нож с рукояткой, складной…
— Какие монеты?
— Советские — пятаки двугривенный образца шестьдесят первого года. Нож, кстати, тоже советский, завод «Метиз», город Павлово-на-Оке. Это все, что вас интересует?
— Это все меня интересует. А как была воспринята остальными эта находка?
— Какая?
— Статуэтка. Сирена.
— Ну как вам сказать… Сейчас у меня такое ощущение, что Георгий не хотел ее показывать остальным… Сразу… Во всяком случае, разозлился, когда к нему пристала Маша… И Савелко.
— И почему, по-вашему?
— Наверное, хотел как следует обдумать… Еще поработать, без ажиотажа… Да, наверное, хотел подумать, посмотреть. А так занесли как находку в походный журнал, и Савелко быстренько уволок
— Посмотрели — и все?
— Когда рассматривали, то рассуждали, спорили.
— Кто именно?
— Мария с Георгием. Это у них система.
— Значит, в основном заинтересовалась Левина?
— Да, пожалуй. Но вообще-то всем, кроме Георгия, было не до того.
— А до чего?
— У каждого свое. Дэ Ка дрожит за свою шкуру, Светка… Бирюков и Левина злятся на Дэ Ка, а обо мне узнаете от остальных.
— Что угрожало Савелко?
— Угрожало?
— Вы сказали, что он дрожит за свою шкуру.
— Одно время он у Ериной был в фаворе, а теперь дрожит — она ему спуску не дает. Старается о каждом его неверном шаге докладывать.
— И давно он в немилости?
— Да с зимы, наверное. А что?
— Ничего. Давайте вернемся к сегодняшнему утру. Еще раз, по порядку.
— Встали в шестом часу. Поели. Дэ Ка сказал утреннюю речь. Послушали и разошлись. Спустились к гроту. Столкнули лодку. Георгий начал обряжаться.
— Вы разговаривали с ним?
— Да, конечно.
— О чем?
— Он спросил, не переменилось ли мое настроение.
— А вы сказали ему, что чувствуете беду, видели плохой сон и тому подобное?
— Просто посоветовал ему не ходить в бухту.
— Что он ответил?
— Хмыкнул и попросил заправить второй акваланг.
— Чей?
— Кажется, мой. Мы особенно не различали.
— Когда Георгий заправил свой?
— Я его заправлял. Вчера вечером. В присутствии Георгия.
— Который сидел и смотрел на Сирену?
— Сделал перерыв. Представляете, совпадение? Движок не заводился, и он помог.
— Дальше.
— Проверили легочный аппарат, Георгий надел комплект и пошел в воду.
— С берега?
— С лодки. А я остался на берегу. Не мог отойти.
— Предчувствие?
— Да.
— В ясное солнечное утро?
— Не заметил… Мне послышался какой-то скрежет. Ерунда, впрочем. Хотя в ту минуту я был уверен, что слышу его — противный такой, даже в животе заныло…
— Громкий скрежет? Металлический? Какой?
— Я так не могу сказать… Нет, это не простой звук… Да я и не уверен, был ли звук вообще.
— Постарайтесь вспомнить. Подумайте.
— Целый день только и думал: звук это или, может, просто ощущение — как в голове иногда, знаете, в жар, кажется, бывает, или когда долбанет что-нибудь по каске…
— Вы воевали? Была контузия?
— Легкая. Представляете, уже в Кабуле, в аэропорту, накрыли минами… Нет, пожалуй, внешнего шума тогда не было.
— Георгий далеко проплыл?
— Почти до нашего буйка. Он нырнул с кормы, как обычно, спиной, сгруппировался, развернулся и пошел. Шел точно на квадрат, быстро… А потом… потом почему-то остановился, начал кружить, метаться, будто боролся с кем-то…