Брошенная
Шрифт:
— Марин, ну чего ты на меня вызверилась? Я же ничего такого не сделал. И к браку я отношусь самым серьезным образом…
— Ничего. Просто застолбил, как старатель, участок и теперь начал его разрабатывать!.. Лучше скажи прямо, что ты от меня хочешь?
— Тебя удивляет, что я хожу вокруг да около? Потому, что я тебя обхаживаю, охмуряю, облизываюсь, как кошка на сметану, пускаю слюни, как хохол перед салом…
— Довольно! — рассмеялась она.
— Нет, погоди, я договорю. Конечно, я не знаю, как ты отнесешься к тому, если я скажу тебе прямо: переезжай ко мне в номер, давай вместе проведем отпуск. Вдруг разозлишься и дашь мне по физиономии. Или обидишься: «За кого ты меня принимаешь?» Или возьмешь и уйдешь из-за стола, чтобы никогда больше не видеть мою наглую рожу… Уверяю тебя, моя спешка вовсе не из-за отсутствия неуважения или плохого воспитания, а всего лишь из-за того, что у нас мало времени. Вот скажи, ты надолго приехала?
— На недельку-полторы. Сестра уговаривала остаться на две недели, но у меня есть еще кое-какие дела…
— Видишь! И ты будешь все это время жить на квартире, где тебя каждую минуту может обидеть какое-нибудь чмо…
— А в твоем номере меня никто не сможет обидеть?
— Клянусь! — Он поднял кверху два пальца. — Не обижать, не принуждать, не требовать, не склонять, не…
— Хватит, я уже верю.
Она опять невольно поддалась той бесшабашности, которая с самого начала стала присутствовать в их отношениях. Хотя внутренний голос пытался о чем-то ее предупредить, но он столько лет работал против Марины — ведь это у него она шла на поводу долгие годы, веря, что только так и надо жить, терпеть и не обращать внимания на мелочи, то есть на саму жизнь…
— «Я не насильник, поверь мне, Сима», — чуть ли не пропел Тимофей, поднося ее руку к губам.
Ну как можно на такого сердиться? Он сразу почувствовал перемену в ее настроении и просиял:
— Значит, ты согласна?
Почему бы Марине хоть раз в жизни не побыть легкомысленной? «И легкодоступной!» — все же съехидничал внутренний голос. Но она уже приняла решение, хотя и не без некоторого трепета: эх, была не была! Потому Лишь согласно кивнула.
— Обещаю, ты об этом не пожалеешь! — сказал он. — После завтрака мы пойдем к тебе на квартиру и заберем вещи…
— Вообще-то я заплатила вперед, — промямлила она и устыдилась собственных слов.
— Я тебе все компенсирую! — торжественно провозгласил Тимофей, принимаясь за отбивную размером с его ладонь.
Марина, к своему стыду, почувствовала, что и сама не прочь вонзить зубы в такую на вид вкуснятину. Но она запретила себе об этом думать, потому что в ее новой жизни — она это поняла — придется отказаться от некоторых вредных привычек, чтобы поддерживать форму, которая вызывает интерес у таких незаурядных мужчин, как Тимофей.
Одним из стереотипов, которым Марина следовала в своей прошлой жизни, было представление о том, что все российские медики — честные, принципиальные люди, которые борются не только с болезнями, но и с человеческими пороками. Она не могла бы теперь объяснить, откуда это взяла. В свое время она, например, считала чуть ли не небожительницей свою любимую учительницу и очень удивилась, придя к ней домой, что та, как самая обычная женщина, вешает на балконе белье.
Такое длинное вступление понадобилось Марине теперь, когда, идя с Тимофеем на квартиру, она представляла себе, как они войдут в калитку, а из-за стола поднимется Саша-терапевт и скажет:
— Прости меня, Марина, я поступил подло.
Или что-то в этом же роде. Она протянет ему руку в знак примирения, а Тимофей уронит скупую мужскую слезу…
И ведь она почти угадала. Насчет того, что Саша с Кирой сидели за столом в беседке и завтракали. Словно накануне ничего не случилось. Как самая обычная любящая семейная пара.
Тимофей прошел в калитку следом за Мариной и в ответ на ее предложение: «Может, здесь подождешь?» — Буркнул:
— Пойдем вместе. Во избежание какого-нибудь очередного конфликта…
Наверное, Кира хотела что-то сказать. А Саша весь словно сжался, приподнялся и опять рухнул на лавку под тяжелым взглядом Тимофея. Тот полуобернулся к Марине:
— Этот?
— Этот, — кивнула она, удивляясь самой себе: неужели она все-таки хочет, чтобы Тимофей ради нее устроил здесь драку?
Раньше она никогда не ощущала в себе мстительности. И, если честно, осуждала женщин, которые допускают, чтобы из-за них дрались. Ведь совсем недавно она ничего этакого не хотела. Ей-богу, у Марины Ковалевой семь пятниц на неделе!
Почему у нее даже ноздри затрепетали в предчувствии мордобоя, нет, битвы… Именно битвы за ее доброе имя. Сражения. Дуэли за честь дамы. Кажется, даже грудь у нее стала шире… И увеличилась на один размер. Это уже Марина над собой посмеялась.
Неожиданно обстановку разрядил сам Саша:
— Ладно, мужик, не зверей. Я обошелся подло с твоей девчонкой, признаю. Если ей недостаточно моего извинения, тогда, конечно, давай драться. Что поделаешь, такой у меня дурной характер. Стоит хоть немного выпить, как меня тянет на приключения. Скажи, Кира! Ей, бедняжке, больше всего достается.
— Все ведь обошлось, не так ли? — подключилась и Кира, наверное, прикинув, что мужчины находятся в разных весовых категориях.
Тимофей выслушал вначале Сашу, потом его жену, слегка согнувшись, будто в боксерской стойке. Марина как-то ходила с Михаилом на турнир по боксу. Ей так и хотелось сказать: в красном углу ринга боксер тяжелого веса Тимофей… Цирк, она даже фамилии его не знает, а туда же!
Но они ждут чего-то… Ах да, Марина должна как бы взмахнуть платочком. Или поднять вверх большой палец. Или опустить его вниз. Мол, убей моего обидчика.
— Я прощаю его, Тимоша, — сказала Марина. — Подожди здесь, пойду сумку соберу.
Глава 11
— Ты назвала меня Тимошей, — напомнил он ей по дороге на пляж.
— Тебе это не понравилось?
— Очень понравилось!
Марина никак не могла понять некоего надрыва, с которым Тимофей к ней относился. Самые обычные ее поступки и слова — для этого ей не требовалось никаких усилий, делала все так же, как привыкла, за небольшим исключением! — воспринимались им чуть ли не как откровение, так что она даже пугалась. Конечно, приятно, когда ты нравишься мужчине, но когда он начинает тебя чуть ли не обожествлять, это напрягает.