Брошенная
Шрифт:
Однако, наверное, что-то почувствовал: с той поры он ни на минуту старался не оставлять ее наедине со своими мыслями. Ласкал, целовал, исполнял любое желание, заглядывал в глаза, караулил любое ее движение…
Казалось, она забыла о его откровениях, но разве может в самом деле забыть о них нормальная женщина? Марина не была подростком, которого влечет романтика зоны и вообще уголовного мира, она была женщиной, инстинктивно этого боящейся. Теперь выяснялось, что не напрасно.
В той среде, в которой Марина жила, побывавшие в заключении воспринимались как инопланетяне, как мины замедленного действия, поставленные неизвестно на какое время.
Эти люди, по мнению несудимых, воспринимались как человеческий материал, пропущенный через жуткую мясорубку исправительных учреждений. Там, в этой мясорубке, в самых непредсказуемых вариантах перемешивались добро и зло, принципы и беспринципность. О каком-то исправлении заключенных говорить было даже смешно. Само государство относилось к бывшим зекам с недоверием, что же тогда говорить о простых обывателях?
Если в первые моменты она ничуть не поверила словам Тимофея о том, что он хочет на ней жениться, то теперь не видела в этом ничего странного. Тимофей пострадал серьезно и, возможно, необратимо. Наверняка до ареста он воспринимал мир как все нормальные люди, сейчас же окружающая среда виделась ему совсем в другом свете.
Она не помнила, в каком фильме говорили об этом: видеть небо в крупную клетку. Но для этого, оказывается, не обязательно все время сидеть в тюрьме. Решетка на зрачках оставалась и по выходе из нее…
Наверное, в минуты просветления он понимал, что увязает все глубже, что самому ему ни за что не выскочить из болота, потому и хватался за Марину как за соломинку, за свою последнюю надежду.
В другом случае Марина не оставила бы без внимания его безмолвный крик о помощи, но она была не одна.
Она представила себе, как даст слово Тимофею и они поженятся. И он станет отчимом ее сына Юрки. И будет учить мальчика тому, что он совсем недавно пытался втолковать Марине. Но она — взрослая женщина, ее существо не приняло ни его логики, ни взгляда на мир, а ее малыш? Он станет достойным учеником своего нового папаши.
А родители Марины… Сможет ли она сказать им, кто ее новый избранник? И откуда у него ТАКИЕ деньги.
Но дело даже не в этом! Тимофей был выходцем из другого мира. Для них и в самом деле изгоем, с которым они вряд ли испытают желание поддерживать контакт.
Таким образом, выбор, какой предстояло сделать Марине, виделся ей в виде огромных весов. На одной их чаше расположился новый чувственный мир, открывшийся ей с помощью Тимофея, который к тому же помог высвободиться ее второму «я». На другой чаше — весь остальной мир Марины, с его этикой, традициями, представлениями, но в нем она родилась и родила новое существо, принадлежащее таки этому миру. Сможет ли она принести сына в жертву своим новым страстям?
Она лежала в темноте ночи на плече Тимофея и при этом понимала, что не сможет.
И хорошо, что Марина не взяла с собой Юрку. Подумать только, накануне она об этом сокрушалась. Под влиянием энтузиазма Тимофея. Он сказал тогда:
— Поверь, я буду парнишке хорошим отцом. Вот увидишь!
В тот миг она ему поверила. Чуть было не предложила тут же поехать за сыном. Полтора часа туда, полтора обратно…
Эти мысли так растревожили Марину, что она попыталась осторожно высвободиться из объятий Тимофея, встать с кровати, но он и во сне держал ее так крепко, что при нужде пришлось бы его будить. А разбуженный, он опять захотел бы ее. И Марина предпочла дожидаться утра.
Заснуть ей так и не удалось. Несколько раз она проваливалась в дрему, но тут же с испугом просыпалась, словно крепкий сон мог быть для нее опасен — во сне Марина становилась слишком беззащитной, а после того, что она обо всем передумала, именно наступавшее утро ей хотелось встретить во всеоружии.
Именно этой ночью она приняла решение и теперь смотрела в темное окно, за которым никак не хотел наступать рассвет.
Вот только осуществить его, как Марина справедливо полагала, будет не очень легко. Тимофей ведь тоже принял в отношении Марины свое решение, и в нем ее согласие считалось само собой разумеющимся. Ей оставалось в таком случае дожидаться подходящего момента.
А ведь что-то похожее в его жизни, видимо, уже было. Марина отчего-то подумала, что в прошлый раз объектом его вожделения оказалась как раз молоденькая девушка. Но не из теперешнего криминального мира Тимофея, а из того же, обычного, из какого была сама Марина.
Видимо, девушка была из хорошей семьи — как раз из его прежней жизни среднего интеллигента. Может, и дочь каких-нибудь знакомых его родителей. Вопреки мнению Тимофея они скорее всего пытались оттащить его от нынешних дружков, вернуть к привычному окружению. Они не хотели верить, что уже поздно и что их сыночек слишком крепко увяз…
Оттого он сейчас и рассказывает небылицы не столько другим, сколько самому себе, что причина его падения именно в черствых и неблагодарных близких. Это они якобы вдруг перестали его понимать. Предали. А вовсе не он сам пошел по пути наименьшего сопротивления…
Наверное, и Тимофей не сразу разобрался, как себя вести с хорошей девушкой. Попытался сразить ее наповал романтикой зоны, а всего лишь напугал. Не пожелал смириться с ее отказом, нежеланием принять его такого крутого. Она стала его избегать, а он попытался ее преследовать. Девушка пожаловалась родителям, а то и сразу милиции…
Теперь Тимофей, значит, решил, что женщина в тридцать лет поймет его скорее, чем двадцатилетняя. Увы, опять его ждало разочарование.
Ох как разыгралось у Марины воображение! Кто сказал, что была в его жизни эта двадцатилетняя? И что она бросила его так же, как это собиралась сделать Марина.
А Тимофей будто и во сне почувствовал, что в их отношениях наступил переломный момент, и тоже проснулся. Но когда заглянул в глаза Марины, увидел в них лишь безмятежный огонь и желание. Она даже не ожидала, что сумеет так искусно притвориться.