Брошенная
Шрифт:
Несколько минут спустя она вошла с тарелкой, книгой под мышкой и стаканом воды. «С собой, наверное, принесла, — вяло подумала Марина, — я-то свою пепси допила».
Вика поставила рядом тарелку и поерзала, устраиваясь в кресле поудобнее. Зашуршала страницами и одновременно задвигала челюстями.
— Не понимаю, чего вы переполошились? — спросила Марина нормальным голосом, без хрипа и надрыва, а Вика отчего-то с перепугу уронила себе на юбку бутерброд, а потом бросилась к ее кровати:
— Маришка, ты очнулась?
Она заплакала, а Марина удивилась:
— Можно подумать, я с того света вернулась. Что ж, человеку и поспать нельзя? Ты же раньше никогда не плакала, чего сейчас ревешь?
— Поспать! — всхлипнула Вика. — Ни фига себе, десять дней спишь. Я уж матери говорить не стала, сама на твою работу перезвонила, уточнила.
— Десять дней? — удивилась Марина. — Какое же сегодня число?
— Девятнадцатое июня.
— Боже мой! Завтра Юру из лагеря забирать надо.
— Михаил заберет. Я об этом тоже матери не сказала, но я и ему на работу позвонила.
— Как позвонила, зачем?
От возмущения Марина даже приподнялась на кровати, но голова у нее закружилась, и она без сил упала на подушку. Странно, ослабеть от сна…
— Затем, что он — твой муж… Погоди-ка, но почему он не знает, что ты так долго спишь?
— Потому что он ушел к другой женщине. Он же объяснил маме: мы расстались!
Вика села к ней на кровать.
— Это как раз я знаю. Но мог бы позвонить. Мало ли… Десять лет прожили. Это что же, ушел и забыл? Я родителей накручивать не стала, но отец, кажется, все равно разозлился. Ты знаешь, что бывает, когда папа злится. Я твоему Ковалеву не завидую. Кстати, он скоро придет. Я ему на работу позвонила. Попросил у меня два часа на улаживание своих дел. У них там какие-то иностранцы… Он знает, что со мной лучше не связываться!
Марина еще раз попыталась подняться, и на этот раз ей удалось. Она не очень вежливо спихнула сестру с кровати:
— Иди садись в кресло. Я одеваться буду!
— Чего ты злишься? Прибежит твой Мишутка, никуда не денется, как миленький прибежит!
— Да не нужен он мне, твой Мишутка! — закричала Марина.
Вика от нее даже отшатнулась.
— Здрасьте, Настя! Не нужен! Взять и запросто так отдать мужика чужой бабе? Того, которого ты одела-обула и в люди вывела? Ты что, мать, и вправду умом тронулась? Какой мужик не гуляет? Все они кобели!
— Почему это я его в люди вывела? Он сам вышел.
— Уже забыла? Нет, подумать только, она его еще и защищает!
— Не защищаю. Но и напраслину чего возводить?
— Напраслину! Да в эту фирму его наш отец устроил. А на машину кто вам деньги давал? Ты на себя посмотри — тебе не тридцать, а все сорок дашь, все ради него убивалась, себе лишней тряпки не купила… А откуда у вас трехкомнатная квартира? Твой Мишенька — пролетарий, у него, кроме цепей, ничего не было.
— Каких цепей? — не поняла Марина.
— Цепей дурной наследственности.
Чувство справедливости в Марине, однако, не спало.
— Нет у Михаила никакой дурной наследственности, — сказала она.
— А патологическая неблагодарность?
— Ох и закрутила ты, сестренка! — вздохнула Марина. — Ничего мне от него не надо. Он попросил собрать его вещи — я собрала, вон, под вешалкой стоят… И позвони ему на работу, скажи, чтобы не вздумал приходить… Своему Владику, кстати, тоже позвони!
— Так ты все слышала? А почему ничего не сказала? С мамой не поздоровалась.
— К маме я завтра схожу. Сегодня, уж извини, я еще одна хочу побыть. Мне подумать надо.
— Так это что же, ты намекаешь, чтобы я убиралась?
— Хочешь, сиди, читай, зря, что ли, ты бутербродов наделала. А хлеб откуда?
— С собой принесла. У тебя же вечно хлеба нет…
— Погоди-ка… Михаилу позвони… пожалуйста! Скажи, пусть Юрку домой привезет… И еще. Твой психотерапевт больничные не дает?
— Дает, наверное. Ты же знаешь, за деньги у нас все дают, в том смысле, что можно получить… любое медицинское обслуживание.
— Договорись, чтобы я завтра к нему на прием попала.
— Марина! Что с тобой произошло?
— Я так изменилась?
— Раньше у нас я командовала, а теперь ты мне рта не даешь открыть… Хорошо, товарищ командир, я иду выполнять ваш приказ!.. Телефон небось отключила?
— Отключила. Если помнишь, розетки здесь у кровати и в кухне у стола…
— А что ты сейчас делать будешь?
— Налью ванну, лягу и буду отмокать. Ты за это время приготовишь какую-нибудь закуску. Я достану из заначки марочное вино, и мы с тобой выпьем…
— За твое выздоровление?
— Нет, за мое освобождение от старой кожи. Разве ты не видишь, что она на мне уже клочьями висит? А под ней кожица розовая. Так что прошу поосторожнее, она еще очень нежная.
— Оригинальный юмор, — пробормотала сестра, включая телефон в розетку. — Только ты, это, в ванне долго не сиди. Слаба небось, столько дней в отключке! И дверь не запирай. Я заглядывать буду. Не дай Бог, захлебнешься!
Марина открыла шифоньер и достала с полки, на которой лежало вроде на всякий случай новое, в упаковке, постельное белье и шикарный белый купальный халат — страшно подумать, сколько он стоил! Марине боязно было не только его надеть, но и вообще распаковать. Раньше.
Теперь она разорвала упаковку с каким-то мстительным удовольствием и перебросила халат через руку, идя в ванную. Как будто всегда только и делала, что надевала после ванны фирменные махровые халаты.
Ванная у Ковалевых вся в зеркалах. Михаил настоял. А Марина прежде все норовила быстрее юркнуть в ванну или встать под душ — после рождения Юрки она располнела и не любила свой новый, не лучший облик. Но не любила как-то отстраненно, словно не ее это был облик, а так, одной не очень привлекательной женщины. Чего его рассматривать?