Брошенная
Шрифт:
Марина закрыла входную дверь на два замка, накинула дверную цепочку — ее отчего-то лихорадило. То ли от выпитого, то ли начинался новый виток ухода от действительности.
Телефонный звонок зазвенел среди тишины точно набат. Марина как раз подошла к кровати, поймала себя на этом привычном маршруте, ноги несли ее сами, и от неожиданности покачнулась, но трубку взяла.
Звонила школьная подруга, которая до того не звонила лет пять. Наверное, биополе урожденной Меньшовой излучает такой громкий сигнал SOS, что отзываются
— Слушай, Мариша, сегодня видела на улице Лизку Лях. Вообще-то она теперь не Лях, а, кажется, Демченко… или Дименко… не важно! Она мне такое порассказывала! Веришь, меня просто распирает от желания поделиться с кем-нибудь, кто Лизку прежде знал.
Лиза была самой красивой девочкой в классе и первой из всех вышла замуж за какого-то крутого мужика. У него была и машина, и дача. Квартиры не было, он оставил ее бывшей жене, а новую квартиру Лиза с мужем купили уже спустя год. Все знакомые девчонки ей завидовали.
И вот теперь…
— Представь себе, — взахлеб говорила Катя. — От нее ушел муж. От Лизки! Я думала, в крайнем случае это сделает она… Уйти от такой женщины!.. И что ты думаешь? Она не растерялась. Шутила: улетаешь, лети, пожалуйста! Занялась собой. Массаж, бассейн, маски, то да се. Помолодела лет на десять. Пять лет назад она выглядела старше, чем сейчас. И думать забыла про своего козла. А он, между прочим, уже обратно скребся.
— Зачем?
— Как зачем? Та-то вроде и помоложе Лизки, и ногами подлинней, зато в голове одна извилина. Представь, после Лизаветы, которая и Баха знает, и Гете… Короче, он поскучал с этой молодой и длинноногой, да и передумал с ней оставаться, решил к Лизке вернуться.
— А она?
— Не пустила. Зачем он теперь ей? У нее мэны покруче, а уж внешностью — не чета плюгавому Эдику. Слушай, я видела одного из них — вылитый Сильвестр Сталлоне!
Марина положила трубку и задумалась. Безусловно, пример Лизки куда лучше Нинкиного. Так что до той поры, пока информация о неурядицах в Марининой жизни достигнет широких слоев населения, ей нужно успеть кое-что сделать. Она представила, как ее вот так же обсуждают между собой подруги, и поежилась. Катьке не сказала ни о чем. Хотя она поинтересовалась:
— Как там твой Ковалев?
— Процветает, — сказала Марина правду.
— Счастливая! — сказала Катька.
Конечно, она не отделяла Михаила от Марины. Раз ее муж процветает, значит, и она тоже. Пусть подольше будет в неведении. Лучше уж привлекать к себе внимание успехом, чем несчастьем.
Утром Марина позвонила на работу. Попала на начальника — благо он приходил раньше других.
— Лев Евгеньевич, я разболелась. Извините, что не звонила. У нас не работал телефон, строители рыли котлован, бульдозером линию зацепили… И дома никого не было. Сегодня впервые с постели встала. У меня больничный лист…
— Конечно, конечно, — засуетился начальник. — А когда ты выйдешь на работу?
— Я как раз звоню, чтобы попросить у вас отпуск…
— Ковалева! — возмутился он. — Ты же не хотела идти в отпуск. Я предлагал. Ты забыла? Мы пообещали Малышенко.
— Но я же не знала, что заболею!
— У тебя что-то серьезное?
— И не говорите, неделю пробыла между жизнью и смертью.
— Что же у тебя за болезнь такая? Лето, тепло…
— Какой-то азиатский вирус, — беззастенчиво соврала Марина и сама этой легкости удивилась.
Прежде начальника она побаивалась и, разговаривая с ним, обычно робела или, как говорила Вика, бекала-мекала. Теперь она говорила, слегка растягивая гласные, явно кокетничала и отчетливо представляла себе, как удивлен Лев Евгеньевич.
Он, как мужчина, сразу почувствовал, что с его неприметной, серенькой бухгалтершей что-то произошло. Ее неизвестно откуда взявшийся грудной голос волновал даже при телефонном разговоре. На мгновение ему показалось, что он говорит совсем с другой, незнакомой ему женщиной.
— Ковалева! — позвал он, чтобы избавиться от наваждения.
— Слушаю вас, шеф! — отозвалась она, и это тоже было новым — шефом Марина его никогда прежде не звала. И потом, этот доверительный тон… — Скажите Малышенко, что я вернусь через две недельки. Только подлечусь немного.
Сказала как о деле уже решенном, и главбух, только что собиравшийся ей отказать, лишь спросил:
— Тебе отпускные начислить за две недели или за полный отпуск?
— Давайте за полный, — распорядилась она. — Лекарства, массаж, то да се. Заявление на материальную помощь я принесу…
Ему показалось, что в слова «то да се» Ковалева вложила какой-то особый смысл, так что он даже тряхнул головой, отгоняя от себя это непривычное от общения с ней впечатление.
Главбух, может, и не был бабником, но на интересную женщину порой оглядывался. Ковалева же в его сознании с этим понятием никак не ассоциировалась. Почему же вдруг его так взволновал разговор с ней?.. Да, и это — материальная помощь. На его памяти Ковалева никогда о ней не заговаривала. Другие брали, не стеснялись, а эта всегда молчала. Деликатничала. Ну ей никто и не предлагал…
Марина слушала свои переговоры с главбухом как бы со стороны, и собственное кокетство ее удивило. Чего в ней прежде никогда не было, так это кокетливости. А тут… Что Марина хотела доказать людям и самой себе? Что она женщина, которая может увлечь мужчину? Скорее всего ей хотелось соскрести с себя поставленное ее мужем клеймо: «Да кому ты нужна!»
Кажется, Марина отвела от себя угрозу быть уволенной по статье за прогулы, — вряд ли бы ей сошло с рук столь долгое отсутствие на работе. Она села на кухне завтракать и включила телевизор. На пятом канале шел какой-то показ мод, и она стала внимательно его смотреть.