Брусилов
Шрифт:
Как «текстильщик», Протопопов в Государственной думе играет роль «промышленника» и стоит будто бы на твердой «союзнической» почве. Так об этом пишут в газетах. Но вовлеченный в «Совет съезда» металлургами, вернее — Манусом, Протопопов исподволь должен переменить курс в нужном для Германии направлении. У него на шее петля. Он куплен. Не без тайного нажима Мануса Протопопов прошел в председатели думской комиссии, отправленной за границу. Протопопов получил от Мануса в виде «пожертвований» 50 000 рублей на покупку муки для «общества борьбы с дороговизной». Деньги эти не пошли дальше кармана Протопопова. Их вручил ему Манусевич-Мануйлов. Копия расписки о получении денег, переданных Протопопову Иваном
Полковник закрывает глаза, подводя итоги. Они предвещают обильный урожай. Если этот стратегический маневр не сведет на нет усилия Брусилова, то он, Резанцев,— медная голова и цена ему грош!..
Положив «досье» на место и подравнивая его с другими папками, Резанцев окидывает взглядом свои сокровища. На самой верхней полке лежат № 1-й и 2-й: царь и царица. Резанцев раскрывает синюю папку № 1. На самом верху лежит листок писчей бумаги, на нем каллиграфически сверху написано: «Копия, с подлинным верно» и подпись, явно написанная неразборчиво. Пониже корявые разъезжающиеся буквы — хорошо знакомый почерк Распутина: «Читай, все правда». Стоя Резанцев читает содержание листка, написанного царем. Подстриженные усики его шевелятся. Можно подумать, что полковник лакомится необычайно редкостным кушаньем.
«...Я рассказал Алексееву, как ты интересуешься военными делами, и про те подробности, о которых ты меня спрашиваешь в своем последнем письме № 511. 0н улыбнулся и молча меня слушал. Конечно, эти вещи принимались и принимаются во внимание, наше преследование остановится на р. Сугове, все узко- и ширококолейные жел. дор. сразу исправляются, и проводятся новые, непосредственно вслед за нашими войсками. Ты не удивляйся, если теперь настанет временное затишье в военных действиях. Наши войска там не двинутся, пока не прибудут новые подкрепления и не будет сделана инверсия около Пинска. Прошу тебя, храни это про себя, ни одна душа не должна об этом знать!» И тут же копия ответного письма царицы:
«...Спасибо за сведения о планах, конечно, я никому не стану рассказывать...
Но надо сообщить их Распутину, чтобы он «помолился о благополучном и счастливом выполнении задуманного»…
К сожалению, у полковника нет других писем, содержание которых ему известно. Те, другие, более позднего происхождения. Их читала Резанцеву Вырубова, Она приезжала к нему в Терийоки в последний раз третьего дня. Они назначили свидание на маленькой даче, снятой на лето специально для этой цели в том месте, где их никто не знает. Влюбленная парочка! Он и толстуха фрейлина! «Хотел бы я полюбоваться на вас со стороны!»
Анна Александровна привезла целый ворох писем и записочек. Кстати, она даже не знает, как его зовут. Он представился ей Тушинским Алеком. Она вела себя как «демоническая женщина», жертва шантажа из детективного романа. Это претит полковнику. Он не любит романтики. Но царица?.. У нее немецкие, сентиментальные вкусы, Она искренне несет свой «крест» и думает о «спасении трона».
На чистеньком балкончике, выкрашенном масляной краской фисташкового цвета, Анна Александровна выболтала Резанцеву все... Ей поручила это сделать царица, но она по бабьей болтливости перестаралась. Правда, «с мушиной хитростью» она не давала в руки письма, а тотчас же по прочтении их прятала в сумочку, с которой не расставалась. Резанцеву в иные минуты хотелось отнять их у нее силой. Долго и медленно крутить ей руки, пока пухлые пяльцы не выпустят сумки. Она бы визжала вполголоса, боясь любопытства соседей, Она все-таки преданная собачонка...
Кое-что, однако, полковнику удалось записать на память. Это, конечно, не документ, с которым можно оперировать, но тем не менее...
Вот
«...Немцы подвозят к Ковелю все больше и больше войск. Все наличные войска посылаются к Брусилову, чтобы дать ему как можно больше подкреплений... опять начинает давать себя чувствовать этот проклятый вопрос о снарядах для тяжелой артиллерии..,»
Писем, адресованных царем ей лично, Вырубова не читала, но сведения, нужные полковнику, передала. Распутин настаивал, чтобы царь сам приехал в Царское и дал отчет по интересующим его вопросам — о закрытии Думы, о Сазонове, о диктатуре Штюрмера, о Шуваеве... Все это старо и уже не пригодится. Но надо отдать справедливость: старец действует на совесть... 9 июня царица пишет: «Скорее вызови Штюрмера, т. к. очень медленно все делается. Они спешат провести свои мероприятия до решительной схватки на фронте. Протопопов уже за границей — к свиданию с Варбургом должна быть картина ясна...» «Это вам не газетные разоблачения, почтеннейший Иван Федорович! Протопопов — полномочный посланник ее величества — обсуждает с германским представителем условия сепаратного мира! Это ли не «детектив»?»
«В будущий вторник начинается наше второе наступление там и выше, почти на всем протяжении фронта...» — пишет царь.
Резанцев шевелил усиками, когда слушал эту наивную шифровку. Получив ее, немецкое командование прекрасно знало, куда и когда направить свой удар... Так оно и было...
А вот сведение совсем новенькое: «...Завтра начнется наше второе наступление вдоль всего брусиловского фронта. Гвардия продвигается к Ковелю...»
«Нет... это даже скушно!»
Полковник захлопывает дверцу конторки, защелкивает ее на замок и медленно прогуливается по комнате.
Не о такой спокойной, легкой деятельности мечтал он в свое время, Он подходит к окну. Окно открыто настежь. Пыль не достигает его, легким сизым туманом колеблется ниже, оседает на крыши двухэтажных домов, на прохожих, на жалкие деревца... В квартире тихо...
«Почему ее не слышно? — спрашивает себя Резанцев.— Что за дурацкая манера сидеть притаившись, как кошка, выслеживающая мышь...»
— Зося! — кричит он.
Ответа не следует. Но после продолжительной паузы глуховатый голос раздается у порога запертой двери: — Ты меня звал?
— Нет! — резко отвечает полковник и решительно идет к письменному столу.
XXIII
В войне начался перелом к лучшему — это мог установить не один Резанцев. Достаточно было поглядеть сводки и взглянуть на карту Западного и Восточного фронтов. И перелом этот сказался благодаря усилиям и доблести войск Юго-Западного фронта, настойчивости и таланту его главнокомандующего. Левое крыло русской армии размахнулось широко и сильно, как упругое крыло сокола, в то время как правое его крыло беспомощно и оцепенело влачилось по земле...
Все четыре армии Брусилова были в непрерывном движении и исподволь тянули за собою пятую, вновь присоединенную к Юго-Западному фронту, армию Леша. С неизменным успехом и уверенностью вели свои войска от победы к победе старые ветераны войны — Сахаров и Лечицкий. Методически продвигался вперед осмотрительный, хладнокровный академист Щербачев, старался не отставать от них и часто перегонял их очертя голову кидающийся на врага, истерический Каледин, убежденный, что ему досталась самая трудная и неблагодарная доля. Даже командующий крайней правофланговой армией Леш, накрепко связанный давними узами подчиненности с неподвижным «срединным» Западным фронтом, не мог не напрягать своих мышц и не способствовать стремительному размаху соколиного левого крыла.