Брусилов
Шрифт:
— Напротив — великолепно... Тебя удивляет мой угрюмый вид?
Игорь не отвечал, всматриваясь в заостренные черты Брусилова.
— Я привыкаю не радоваться успехам, — с усмешкой пояснил Брусилов. — А ты что привез?
Игорь собрался с мыслями. Его переполняли впечатления от пережитого боя, от гнусного убийства немцами капитана Виноградова, от полевых встреч, от разговоров. Обо всем этом Игорь хотел рассказать Брусилову, спросить его мнения, высказаться самому. Он хотел передать свой разговор с пленными немцами после атаки. По их словам, они убили парламентера, чтобы вызвать атаку на себя и уничтожить русский полк наверняка, так как у них была целая дивизия. Ну и вызвали! Ну и получили по заслугам! До чего тупы эти немцы. И как позорно не понимают, что
Брусилов должен был знать это. Игорь всю дорогу мечтал о том, как он своим рассказом порадует главнокомандующего: по всему фронту 8-я армия вдребезги расколотила австрийцев и немцев!
Но деловой вопрос главнокомандующего требовал делового доклада. Игорь спешно произвел отбор впечатлений. Он помнил, что его послали вместе с офицером генштаба на разведку — за получением материала для составления плана предполагавшихся дальнейших военных действий 8-й армии. Следовало изложить обстановку, топографические условия, характер последних операций и состояние боевого духа, количество людского состава и потерь за последние дни.
— Из всех собранных данных вытекает, — заключил Игорь свой доклад,— что наступление по обе стороны шоссе Луцк — Ковель невозможно. В этом месте Стоход образует болота, особенно в такое дождливое время. Они засасывают человека. Доступ к деревне Свидники обстреливается с трех сторон. У противника на этом участке две линии окопов. В штабе корпуса пришли к заключению, что наступление должно быть произведено или восточнее Булька — Порская, или на фронте Новый Массор — Рай-место — Фишка в общем направлении на Вотонешь...
Брусилов слушал, подперев по своему обыкновению голову рукой и чуть оттопырив пальцами правое ухо. Он казался очень внимательным и сосредоточенным. Молчание длилось долго, когда Игорь закончил доклад. Наконец Брусилов опустил руку и, взглянув на Игоря, промолвил тихо:
— Можешь идти. О твоих впечатлениях поговорим в дороге. Послезавтра выедем оба. Я в восьмую, ты к Безобразову. Заглянешь в родной полк...
Он кивнул головой. Игорь должен был уйти, не почувствовав, как обычно, при первых встречах, теплоту губ Брусилова на своем лбу. Не успев дойти до дверей, Игорь должен был посторониться. Опять ветер ворвался в комнату, взвив над столом бумажки, С толстенным портфелем под мышкой быстрыми твердыми шагами вошел Клембовский. Он только что приехал из штаба фронта по вызову главнокомандующего.
— Я вызвал вас, Владислав Наполеонович, потому что не могу довериться телефону. Меня не перестает бесить, что до сих пор в Ставке не могут понять, какой вред своей глупостью наносит гвардии Безобразов,— говорил Клембовскому Алексей Алексеевич, оставшись с ним наедине.— Ведь это же елочная шутиха, а не генерал. Весь мой расчет был построен на том, что в Особой армии великолепные полки с образцовым рядовым и офицерским составом. Они должны дать хорошую опору моему правому флангу. А что делает Безобразов? Он топчется на месте и не перестает через мою голову сноситься со Ставкой. Еще бы! Помилуйте! Я не могу погнать его в шею. Гвардейское начальство назначается непосредственно государем. А государь…
Брусилов отмахнулся рукой, встал закрыть окно, в которое теперь не на шутку заливало, и, заложа руки за спину, прошелся по комнате.
— Вы привезли все документы? — обратился он к начштаба.
— Так точно, Алексей Алексеевич, вот тут... Клембовский похлопал по туго набитому портфелю и
раскрыл его. Начштаба внушительно двигал густыми черными бровями. Он имел вид
Вот телеграмма Безобразова, в которой он сообщает, что вполне присоединился к решению штаба Юзфронта наносить главный удар от фронта Колки — Переходы — Фишка, а в районе Озерян находит желательным действовать в направлении Туриска, примерно на Любашев. «Операцию могу начать с артподготовки утром десятого июля,— пишет он.— Ходатайствую об оставлении временно в моем распоряжении всей стоящей на будущем моем фронте тяжелой артиллерии, а равно и о подчинении мне первого армейского корпуса во избежание перекройки участков». Просьба Безобразова уважена, за исключением наступления на Туриск, которое может отклонить гвардейский отряд от Ковеля. Но вот от Безобразова другая телеграмма: он ссылается на дождь, на неприбытие артиллерийских парков. По юзу генерал-квартирмейстер штаба фронта договаривается со штабом гвардии о прирезке гвардии с юга нескольких верст участка 8-й армии. «Это расширит гвардейскую маневренную зону и создаст более легкие условия для прорыва расположения противника и, в случае успеха, для действий массы гвардейской кавалерии». Такая перемена потребует перегруппировки войск. Скрепя сердце штаб фронта согласился отложить день наступления на 15 июля...
Клембовский подымает голову, смотрит на склоненную фигуру Брусилова, Он следит за едва заметным движением губ главнокомандующего. Брусилов ведет сам с собою какой-то подсчет.
— Люди не хотят учиться,— говорит он точно самому себе,— застряли на рутине, в лучшем случае повторяют азы... Нет творческого горения. Нет сметки. Все и все им мешает делать свое дело. И Безобразов и Леш мало того, что не хотят соображать сами, еще упорно не выполняют моих директив,— подняв голос, непосредственно обращается к Клембовскому Брусилов.— И тому и другому сказали, что их пребывание на нашем фронте временное. Безобразов попросился к нам, потому что ему захотелось полакомиться нашим успехом, Лешу вообще с нами беспокойно... И попомните мое слово, чуть что — они опять запросятся назад. Черт с ними!
Брусилов резким движением придвигает свое кресло к столу, берется за ручку, обмачивает перо в чернильницу.
— Плохо то, что русский солдат должен ходить по их указке... По ним он судит о всем командовании, о всем начальстве.
— Солдат знает вас, Алексей Алексеевич! — мягко, но внушительно возражает Клембовский.
— Тем хуже! Меня считают исключением. А мне бы слыть заурядным командиром, каких сотни. Так-то было бы куда лучше для России.
XXV
Три дня они пробыли вместе, мотаясь в машине вдоль фронта. За это время Брусилов успел расспросить Игоря обо всем, что тот хотел ему рассказать по приезде в лесничество.
Брусилов проезжал, и, видимо, сознательно, самыми «гиблыми» местами. Однажды, когда шла усиленная перестрелка, он приказал шоферу ехать прямиком по открытому месту. Был полдень, тени не было, палило солнце, и отовсюду была видна одинокая машина, подпрыгивающая по буграстому полю. Они держали направление на одинокое дерево, корявую ель, стоящую на ровном месте в нейтральной зоне. Машину начали обстреливать.
У дерева Алексей Алексеевич приказал остановиться, сошел с машины и, крикнув, чтобы его ждали, нырнул в оказавшийся поблизости блиндаж. Шофер ворчал, обеспокоенный неумолкающей стрельбой. Игорь недоумевал, зачем понадобилось Брусилову подвергать себя понапрасну риску. Через четверть часа главнокомандующий появился сияющий, окруженный несколькими молодыми офицерами.
— Не убили? — смеясь, спросил он шофера.
— Никак нет,— угрюмо ответил шофер.
— И не могли убить,— подхватил Алексей Алексеевич, оглядывая присутствующих помолодевшими глазами.—• Он думал, что я хочу показать свою удаль, подвергаясь опасности... А я хитрый. Вы видите это дерево? Оно служит ориентиром и нам и немцам, Кто же станет палить в него из орудий! А винтовочные пули не долетают...