Брусилов
Шрифт:
— Хорошая стала рука, — сказал он и тотчас с былою бодростью: — Вот разделаемся с поляками. На это а еще пригожусь!
После долгого деловитого дня Игорь сидел у Брусилова в Мансуровском переулке, Надежда Васильевна накормила его скромным обедом.
По-новому предстал перед Смоличем Алексей Алексеевич. Игорь смотрел на него с чувством сыновней гордости и изумления. Для Игоря весь путь войны был путем отречения от былых верований, обольщений, надежд, представлений о мире и людях, о долге и чести. А вот сидит перед ним этот крылатый старик и точно бы неизменно утверждается в своем, в своей
— События последних лет с неумолимой очевидностью свидетельствуют о том, что народ, одушевленный мечтою о справедливости и счастье, непобедим, — убежденно говорил Алексей Алексеевич. — Босой, голодный, безоружный, он стоит перед закованным в броню врагом и побеждает его. И что самое важное и дорогое,— добавлял Брусилов, похлопывая рукою по столу, — так это то, что у такого народа всегда находятся верные слуги, ведущие его к победе... хотя имеются и Эверты,— добавил он, помолчав, брезгливо сжав губы.— Но им теперь не разгуляться... Нет!
0н явно стал не в духе и замолчал. Надежда Васильевна попыталась поддержать разговор. Она заговорила о поляках.
— Я их так хорошо знаю по Варшаве, Они полны самомнения... эти люди.
— Ты знаешь варшавских панов,— перебил ее неожиданно строго Алексей Алексеевич,— они всегда были дрянью! Они позволяют себе свой народ называть «быдлом». По сути дела,— обратился Брусилов к Игорю,— не поляки, не польский народ хочет войны с нами. Это паны... играющие на руку немцам. Мы их побьем, Бог даст... но помни о немцах. Мне уже не доведется...
Он смотрел на Смолича с нескрываемым удовольствием.
— Давай считать, сколько нас осталось верных... Ион стал называть имена и загибать пальцы.
И внезапно, вне связи с предыдущим, после короткого молчания, Алексей Алексеевич спросил:
— А сын, Алеша?.. а жена?.. Любовь Прокофьевна, если не изменяет память?
Игорь невольно благодарно улыбнулся, и сердце его до краев наполнилось теплом. Он привык издавна к таким неожиданным, прямым и открытым вопросам Брусилова. Им всегда предшествовала заботливая и вовсе не случайная, отеческая мысль о человеке, к которому обращен вопрос.
— Сын растет, здравствует,— ответил Игорь со свойственной ему шутливостью, когда речь касалась близких, очень ему дорогих и он боялся выдать словами свое чувство.— Жена лицедействует в Александринке... неукоснительно участвует в летучих спектаклях... провожает идущих к нам на пополнение красноармейцев... Играет им Оль-Оль в «Днях нашей жизни»...
И уже отнюдь не наигранным веселым блеском загорелись рыжие точки в глазах Игоря.
Алексей Алексеевич сдвинул брови, припоминая, что это за пьеса такая «Дни нашей жизни». Ответная улыбка шевельнула его усы:
— А ты не смейся... благое дело делает... Благое дело! Тут не в пьесе — в заботе... Забота всегда доходчива.
На этом короткий разговор о «личном» оборвался. Только в передней Игорь отважился спросить:
— Скажите, Алексей Алексеевич, а вам все-таки не страшно было все это пережить?
Алексей Алексеевич нагнулся к нему и приглушенным голосом, в котором прорывалась задорная, счастливая улыбка, отвечал:
— Сознаюсь тебе — да! Страшно! — Посмотрел прямо в глаза испытующе и любовно.— Как страшно
И, помолчав, загасив под усами улыбку, неожиданно строго глянув на буденовку, которую Игорь собирался надеть, молвил отрывисто:
— Ну, прощай... И помни одно: ты русский воин. Тебе предстоят многие славные бои и победы. Но знай, что сила нам, русским, дана не для того, чтобы насильничать, а чтобы осилить зло, и мы его осилим... Пусть это станется тогда, когда косточки наши истлеют,— добавил он,— но это станется, потому что в этом предназначение русского народа.
— 476 —
Внезапно смущенная улыбка осветила лицо старика, он заторопился, точно спешил затушевать слова, прозвучавшие, на его взгляд, чересчур значительно и несвойственно для него. Он похлопал Игоря по спине, подталкивая к двери и приговаривая:
— Иди... иди... дело не ждет, время не терпит... иди... Игорь вышел в переулок. Глубоко и широко дохнул
свежего воздуха, точно скинул с себя все сомнения и тяготы пережитых лет. Легко и ласково стало на сердце, крепко и ладно в душе.
— Сила нам дана, чтобы осилить зло. И мы его осилим,— повторил он неожиданно громко брусиловские слова, шагая вдоль переулка.
1942—1945 гг.
Москва, колхоз «Переделки»
КОММЕНТАРИИ
СЛЕЗКИН ЮРИЙ ЛЬВОВИЧ (1885-1947) — русский писатель. В 1910 г. окончил Петербургский университет. Первая его повесть— «В волнах прибоя» — вышла в 1907 г. Многие свои произведения, вышедшие в начале века, он издавал под псевдонимом Жорж Деларм. Наиболее известными стали повести «Помещик Галдин» (1912) и «Шахматный ход» (1924), романы «Ольга Орт» (1914) и «Девушка с гор» (3925), посвященные эмиграции, а также сборник рассказов «Медвяный цвет» (1924).
Самым значительным его произведением современники считали роман «Отречение» (в 2 книгах, 1935—1937), отразивший события бурного предреволюционного времени, настроения различных слоев общества, особенно артистической и художественной среды. Последние годы жизни Ю. Слезкин работал над исторической прозой. Роман «Брусилов» написан в 1944 г.
Текст печатается по изданию: Слезкин Ю. Брусилов, М.: Советский писатель, 1947.
1 - Иванов Николай Иудович (1851 — 1919) — русский генерал от инфантерии, Участвовал в русско-турецкой (1877—1878) и русско-японской (1904—1905) войнах. Будучи генерал-губернатором Кронштадта, в 1906 г. жестоко подавил матросское восстание. В Первую мировую войну командовал Юго-Западным фронтом {до 1916 г.), В 1917 г. был направлен царем для подавления Февральской революции, потерпел неудачу. В 1918 г. командовал бело-казачьей армией у атамана П.Н. Краснова. В «Моих воспоминаниях» А. А. Брусилов так писал о нем: «Это был человек, вполне преданный своему долгу, любивший военное дело, но в высшей степени узкий в своих взглядах, нерешительный, крайне мелочный и, в общем, бестолковый…»