Брусилов
Шрифт:
В половине первого ночи 17 июля Керенский уехал из Ставки, а в 11 часов утра 19 июля Брусилов получил телеграмму: «Временное правительство постановило назначить вас в распоряжение Временного правительства. Верховным главнокомандующим назначен генерал Корнилов. Вам надлежит, не ожидая прибытия генерала Корнилова, сдать временное командование наштаверху. О времени выезда прошу телеграфировать. Министр-председатель, военный и морской министр Керенский».
Телеграмма чрезвычайно поразила Брусилова; больше всего была обидна та спешка, с которой ему предписывалось покинуть Ставку: вопреки обычаю он был лишен даже права передать преемнику на столь важном посту сведения и мысли о фронте. В штаб Брусилов
С тяжелым сердцем Брусилов покидал Могилев. Нет, печалила его не личная обида, личное унижение, сколь ни горьки они для каждого человека. Что станет с Россией, с русской армией? Куда поведут, точнее — куда заведут страну темные интриганы из Временного правительства?.. Ответа на этот и иные подобные вопросы старый генерал не находил. Но он твердо знал одно: его руками, его именем и авторитетом никто разваливать государство Российское не будет.
А там — там время покажет.
Пост верховного главнокомандующего занял Корнилов. Контрреволюция была не за горами.
НА СЛУЖБЕ НОВОЙ РОССИИ
«Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…»
Тютчев, как правило, глубок и очень точен в словах. «Роковые минуты» в судьбах мира случаются редко, еще реже приходится людям становиться их свидетелями, совсем редко — участниками. Великое счастье для человека сделаться очевидцем и принять участие — хоть и самое скромное — в Великом, которое только-только явилось миру.
Брусилова, как и многих других патриотов, искренне любящих свою родину, рождение новой, Советской России застало врасплох. Опытом своей отнюдь не молодой уже жизни он не был к этому подготовлен. Рождавшийся в крови и муках новый общественный строй казался ему не слишком-то привлекательным, даже чуждым. Что ж, он был неодинок в таком своем ощущении. И не случайно, как это теперь понятно нам, обозревающим историю России во всеоружии ленинского взгляда на события переломной эпохи. Так, но Брусилов, подобно тысячам и тысячам других патриотов России, нашел в себе мужество не отойти от нового, народного движения, не откинуть его в высокомерном пренебрежении, он остался с народом, с русским солдатом, претерпел поверхностное раздражение, преодолел его, понял, как мог, суть нового государственного обличья страны и остался в конце концов с ними — с людьми в серых шинелях, то есть с рабочими и крестьянами России, ее тружениками и защитниками, с народом в целом.
Судьба Брусилова в переломную для нашей Родины эпоху не есть только его личная судьба. Вот так же остались с народом его младшие коллеги по русской армии — будущие маршалы Егоров и Шапошников и множество иных. Как остались с новой Россией академики Тимирязев и Жуковский, поэты Блок и Брюсов — всех не перечесть. Именно они и им подобные стали залогом того, что все лучшее и ценное, накопленное в дореволюционной культуре, в конечном счете должно было перейти в культуру нашей советской государственности.
Нелегок был путь, тяжкие потрясения приходилось переживать и преодолевать, многое претерпеть. Что ж, ничто в мире не дается даром. Зато Брусилов и ему подобные получили высшее счастье: они остались со своим народом, на своей земле, и народ воздал им должное. И сохранил о них благодарную память в потомках.
Утром 21 июля (3 августа) 1917 года Брусилов приехал поездом в Москву. Уже на вокзале его поджидали расторопные корреспонденты московских газет, жадные до сенсаций. Генерал говорит и о том, как не удосужились своевременно встретить на вокзале Керенского, как неожиданна и нежеланна была отставка,
Словом, горечи в этом интервью было достаточно; что ж, Брусилов имел основания обижаться. Но никакие житейские неурядицы и неудачи не могли поколебать главного, а им, этим главным, для Брусилова была любовь к русской армии, понимание необходимости служить России. И вот, даже в этом интервью, описав тяжелое положение русской армии, он говорил, что не обвиняет в том русского солдата:
— И, несмотря на все это, я утверждаю, что этот солдат — отличный воин, и он при началах дисциплины, этого вековечного закона, управляющего войсками, будет великолепно сражаться.
— Правда, для этого нужно время, но это будет.
— Армия возродится…
— Судить же меня будут Россия и история…
Действительно, старая русская армия доживала отведенный ей историей срок. С июля 1917 года пройдет лишь шесть месяцев, и в феврале 1918 года, в боях с германскими интервентами, народится новая, Красная Армия. Эта армия станет естественной и вернейшей наследницей лучших боевых традиций дореволюционной русской армии. И в этой народившейся и закалившейся в боях с врагами Красной Армии имя Брусилова, слава его, дела его будут почитаться и изучаться.
Да, история все рассудит…
Пока же Брусилов уединился с семьей в особняке на Остоженке, в доме № 4 по Мансуровскому переулку. Казалось бы, знаменитейший и популярнейший генерал Брусилов, даже будучи не у дел, сможет, если пожелает, ввязаться в политическую борьбу, делать заявления, выступать. Возможностей к тому полным-полно, каждый день в Москве проходят собрания и митинги самого различного толка, буржуазные газеты с удовольствием, со смаком будут воспроизводить сказанное Брусиловым. Но нет, старый генерал сознавал, что каждое его слово, каждый неловкий шаг могут лишь споспешествовать разброду и развалу в обществе, сознавал и воздерживался от таких слов и шагов.
Тем временем страна приближалась к событиям грозным и решающим. С появлением во главе армии «сильного» человека — Корнилова — буржуазия вплотную занялись попыткой установить в стране режим открытой контрреволюционной диктатуры. Наступление контрреволюции должно было узаконить Государственное совещание, назначенное правительством на 12(25) августа в «спокойной» Москве, подальше от Петрограда. Эсеры и меньшевики с присущей им беспринципностью назвали это сборище «совещанием всех живых сил страны». Трудно придумать большее извращение истины: на самом деле Государственное совещание стало сборищем всех антинародных сил. В Большом театре собрались представители буржуазии и члены Государственной думы, царские генералы и кадетские профессора, эсеровские и меньшевистские лидеры, тайные агенты разведок и главари масонских лож. С трибуны одна за другой произносились контрреволюционные речи. Генералу Корнилову, прибывшему в Москву 13 августа, устраивают торжественную встречу на Александровском вокзале, его на руках пронесли к автомобилю. Появление главковерха в Большом театре сопровождается бурей оваций, миллионерша Морозова падает на колени перед ним… Но в Большом театре нет Брусилова.
Устроители сборища ошиблись, полагаясь на «спокойствие» Москвы: в день открытия совещания, 12 августа, 400 тысяч рабочих города и окрестностей забастовали в знак протеста; замерли заводы и фабрики, остановились трамваи, бастуют даже официанты. Рабочие электростанций постановили: «Пусть мракобесы заседают в темноте…»
Для того, кто любит свою страну и народ по-настоящему, кто хочет прислушаться к его мнению и понять его, позиция московских рабочих не может остаться двусмысленной: русский рабочий народ против контрреволюции, видимо, не поколеблется поднять против нее оружие.