Брусилов
Шрифт:
В Петрограде Брусилов впервые встретился с Керенским. Ловкий, удачливый и вследствие того популярный дореволюционный адвокат, обладавший недюжинным красноречием, скорее краснобайством, Керенский в первые послереволюционные месяцы стал кумиром мелкобуржуазных слоев города, интеллигенции. «Душка Керенский» умел производить впечатление — в основном на политических младенцев. Видимо, поначалу он понравился и Брусилову.
Совещание в целом закончилось безрезультатно. Поскольку все же наступать предполагалось, Брусилов просил Керенского приехать на Юго-Западный фронт, чтобы «воодушевить» войска изложением позиции Временного правительства. Керенский обещал.
Через день Брусилов снова был на фронте. 7 мая он выступал на заседании фронтового съезда. Приветствовали его очень горячо, и аплодисменты прекратились только по знаку самого Брусилова:
— От всего сердца благодарю вас, дорогие боевые товарищи и друзья, за эту горячую встречу, которую вы мне устроили…
Два часа на закрытом заседании съезда Брусилов говорил о положении в армии, о поездке в Петроград. Сообщил и о беседе с новым военным министром:
— Александр Федорович Керенский, — сказал Брусилов, — именно тот человек, который нужен России в настоящий момент на таком ответственном посту…
Брусилов еще не понимал — России нужны были совсем иные люди…
Керенский не замедлил выполнить обещание: 12 мая он пожаловал на Юго-Западный фронт. С ним приехал Альбер Тома — французский министр-«социалист» явился в Россию, чтобы убедиться в готовности ее продолжать войну. Теперь он разъезжал по стране, уговаривая русских рабочих в тылу и солдат на фронте «потрудиться» на благо войны, то есть во имя интересов французских и русских капиталистов.
Керенский выступил на съезде, а на следующий день он и Брусилов смотрели в Бучаче «батальон смерти». Тут необходимо объяснение.
На Юго-Западном фронте возникла мысль о создании особых, ударных частей, которые состояли бы из добровольцев, признававших дисциплину и готовых идти в бой по первому приказанию начальства. Инициаторами организации ударных батальонов были подполковник В. К. Манакин и капитан М. А. Муравьев, тот самый, что впоследствии, в октябре 1917 года, руководил боевыми действиями против войск Краснова — Керенского под Петроградом, а в июле 1918 года пытался поднять мятеж против Советской власти на Волге. Брусилов счел полезным формирование ударных батальонов. Один из таких батальонов и показали Керенскому. Военному министру понравились и батальон и сама идея. Брусилов получил согласие на дальнейшее формирование. 16(29) мая он телеграфировал Алексееву о разрешении Керенского и начале вербовки волонтеров. 24 мая он сообщал Керенскому о том, что «приступил к формированию революционных батальонов из волонтеров центра России».
Возможно, что основной идеей, которой руководствовался Брусилов при организации этих батальонов, было желание иметь в предстоящем наступлении под руками хоть некоторое количество надежных частей — разложение армии продолжалось стремительно.
Не менее очевидно и то, что с самого начала существовало намерение употребить эти батальоны и против тех фронтовых частей, которые откажутся выполнять распоряжения начальства и не пойдут в наступление. Главное же: Брусилов не мог гарантировать, что ударные батальоны не будут употреблены против революционного движения рабочих и крестьян в тылу. В дальнейшем так и произошло. Таким образом, может быть, и против своей, воли, не сознавая того, генерал Брусилов оказался споспешником контрреволюции.
Несколько дней Керенский и Брусилов объезжала войска фронта, побывали даже вблизи от передовой, и, хотя на позициях царствовала тишина, впоследствии Керенский не преминул принять предложенный ему подхалимами Георгиевский крест.
Повсюду солдаты встречали министра и главнокомандующего горячо, и повсюду Брусилов, на долю которого также выпало немало оваций, обращался к войскам с вопросом:
— Могу ли я от имени своих войск поручиться перед военным министром, что они честно исполнят свой долг перед родиной и народом, когда это потребуется, пойдут умирать за свободу?
Повсюду с энтузиазмом отвечали: «Да».
В Бучаче солдаты три версты сопровождали медленно двигавшуюся машину с Керенским и Брусиловым, сидящие в машине пожимали сотни тянущихся к ним солдатских рук…
Впоследствии Брусилов писал, что пригласил Керенского на фронт преимущественно для того, чтобы убедить Временное правительство в верности офицерского корпуса «демократии». Кроме того, это было последнее средство, могущее побудить к наступлению солдат. О солдатских обещаниях Керенскому главкоюз выразился так: «Солдатская масса встречала его восторженно, обещала все, что угодно, и нигде не исполнила своего обещания».
Лично для Брусилова близкое знакомство с Керенским имело важные последствия. Временное правительство было недовольно М. В. Алексеевым и подыскивало лишь повод для его снятия. Повод такой нашелся: 7(20) мая Алексеев, выступая на съезде офицеров армии и флота, назвал «утопической фразой» лозунг мира без аннексий и контрибуций. Это вызвало скандал. 22 мая (4 июня) 1917 года Алексеев был снят с поста верховного главнокомандующего, и на его место назначен Брусилов.
В канун наступления Временное правительство надеялось использовать в своих интересах имя популярного в армии и стране генерала. Львов и Керенский не сомневались, что Брусилов поддержит политику правительства; значит, его можно использовать в качестве послушного орудия. Так генерал Брусилов, хоть и ненадолго, всего на два месяца, удостоился высокой чести — занял высший в русской армии пост.
Вступая на этот пост, Брусилов, однако, руководствовался своими собственными соображениями. «Одно тут чрезвычайно тяжелое, — писал он брату Борису, — это грандиозная ответственность перед Россией. Ответственности вообще не боюсь, да и личных целей не имею и славы не ищу, но от всей души желаю и имею лишь одну цель — спасти Россию от развала, неминуемого в случае проигрыша войны… У меня глубокая внутренняя убежденность, что мы победим и с честью выйдем из титанической борьбы. В таком тяжелом положении Россия еще никогда не была, но чувствую, что мы выйдем из нее обновленными и крепкими и все устроится хорошо. Старое правительство действовало безумно и довело нас до края гибели, и это безумие ему простить нельзя. Затхлая и невыносимая гнусная атмосфера старого режима исчезла, нужно, чтобы путем революции народилась новая, свежая, свободная и разумная Россия с ее лучезарным будущим. Теперь же Россия больна, но этого пугаться не нужно, ибо ее здоровый организм вынесет эту болезнь, необходимую для ее развития».
Человека с такими мыслями, высказанными в личном письме и потому не предназначенными для обнародования, трудно представить в роли диктатора, вооруженной рукой подавляющего народное движение. В воспоминаниях, однако, Брусилов несколько по-другому характеризует свое настроение в это время: «Я понимал, что, в сущности, война кончена для нас, ибо не было, безусловно, никаких средств заставить войска воевать. Это была химера, которою могли убаюкиваться люди вроде Керенского, Соколова и тому подобные профаны, но не я». Думается, что в письме брату Брусилов был искреннее, в мае 1917 года он все еще верил в какое-то чудо, в эту самую «химеру». Отметим, что предложение занять должность верховного главнокомандующего Брусилов, по его словам, принял только потому, что «решил во всяком случае оставаться в России и служить русскому народу». «Во всяком случае» — запомним это!