Брызги шампанского
Шрифт:
– Могу и я начать отработку такой версии. Потом совместно потянем этот воз. Интересно, оперативники Тарана что-нибудь узнали в банке «Лотос»?
– Вкладчиком этого банка является Семен Максимович Гусянов. В среду на прошлой неделе он получил там наличными тридцать пять миллионов. Судя по тому, что нам известно, двадцать из них отдал сыну, а какую-то сумму раздал в пятницу акционерам в качестве аванса.
– Неужели из своего кармана авансировал?
– Похоже, он и свои, и общественные деньги держит в одном «кармане», чтобы проценты погуще наваривались.
– Вот жулик! И уголовной ответственности
– Если не боялся махинировать при жесткой партийной власти, то при нынешнем безвластии тем более осмелел. Нынче Семен Максимович чувствует себя, как прожорливая щука в богатом карасями водоеме.
– Откуда такая ненасытность?
– Все оттуда: «Если не сейчас, то когда?»
Неожиданно во двор въехала на большой скорости машина «скорой помощи» с включенной фиолетовой мигалкой. Надсадно визгнув тормозами, она, словно вкопанная, остановилась возле гусяновского подъезда. Торопливо выскочивший из машины молодой врач в белом халате и со служебным саквояжем в руке мигом скрылся в подъезде.
– Не у Гусянова ли что случилось? – настороженно спросил Слава. – Сходить посмотреть, что ли?..
– Сиди, не суетись, – сказал Лимакин. – Антон Игнатьевич там. После расскажет.
Минут через двадцать врач вернулся в машину, и «скорая», включив мигалку, умчалась. Еще через полчаса из подъезда вышли участники следственно-оперативной группы и стали усаживаться в восьмиместный милицейский УАЗ. Первым туда усадили Рудольфа Молькина, который по-прежнему находился в наручниках. Антон Бирюков, недолго поговорив с Тараном, пожал ему руку и сел за руль «Жигулей». Вставляя ключ в замок зажигания, проговорил:
– Больше в Кузнецке нам делать нечего. Поедем домой. Завтра предстоит горячий день.
– А я предполагал, что ты меня здесь оставишь, – сказал следователь Лимакин. – Вдруг что-то новое по нашему делу появится…
– О всех новостях Таран немедленно мне сообщит.
– К кому «скорая» приезжала? – спросил Слава.
– К Семену Максимовичу, – ответил Бирюков.
– Что с ним?
– Выедем за город, тогда расскажу…
Городские улицы были плотно запружены встречными потоками автотранспорта. Поражало обилие импортных машин. Юркие малолитражки, прогонистые «Мерседесы» и «Ниссаны», туполобые богатыри-джипы, то и дело обгоняя друг друга, мчались с такой лихостью, будто их поджимал надвигающийся конец света. В столь впечатляющем «параде» заморской техники даже наиболее распространенные отечественные «Жигули» проигрывали, что называется, по всем статьям.
На выезде из города у поста ГАИ, как и утром, омоновцы досматривали машины. Чтобы не терять время в очереди, пришлось Бирюкову вновь показывать прокурорское удостоверение. Когда, наконец, вырвались из городской сутолоки на асфальтированную трассу и сидевший за рулем «Жигулей» Бирюков, расслабившись, откинулся на спинку сиденья, Голубев нетерпеливо спросил:
– Так что же, Игнатьич, случилось с Семеном Максимовичем?
– По заключению врача, у Семена Максимовича произошло кратковременное нарушение мозгового кровообращения, – ответил Антон. – Иначе говоря, микроинсульт.
– Внезапно потерял сознание или парализовало его?
– Нет. Пока дело касалось обыска квартиры и осмотра гаража, он хотя и был подавлен случившимся, но никаких признаков умственного
– Приедет ли?
– Будем надеяться. Таран пообещал проконтролировать, чтобы он не сфокусничал.
– Хоть что-то сегодня Гусянов рассказал?
– Так себе, по мелочи. На вопрос – почему Анна Сергеевна не приехала хоронить сына? – ответил, что, узнав о трагедии, она слегла в предынфарктном состоянии. Ночью якобы к ней по «Скорой» вызывали в Раздольное врача из райцентра… Надо будет это проверить.
– А почему сына по-человечески не обрядил в последний путь, не спрашивал?
– Спрашивал. Говорит, будто сын не признавал цивильные костюмы и предпочитал военную форму. К тому же, в связи с критическим здоровьем супруги было, дескать, не до обрядов. Ответ, прямо сказать, на тройку с минусом. Думается, причина сверхскромных похорон значительно серьезнее, чем объясняет ее Семен Максимович.
– По-моему, он просто пожадничал, – сказал следователь Лимакин.
– Возможно, – согласился Бирюков. – Но может быть и другое. Вроде бы злоба клокочет у него на сына. Словно тот своей смертью разрушил какие-то серьезные планы отца.
– Он же готовил Вована себе в преемники, а тот оказался шалопаем, – снова заговорил Слава.
– В таких случаях, когда дети не оправдывают ожиданий родителей, у последних обычно возникает досада за то, что где-то что-то упустили в воспитании. Семен же Максимович, как мне показалось, буквально пышет ненавистью.
– Сынок ведь двадцать миллионов отцовских денежек одним махом фукнул, – опять сказал Лимакин. – Жадный человек при таком разоре возненавидит кого хочешь. Не в этом ли истина?
– Возможно, в этом.
– Почему сомневаешься?
– Потому, что это всего лишь наши предположения. Доказательств же пока никаких нет.
– Что дальше будем делать?
– Искать корни преступления.
– Где?
– В Раздольном.
– Думаешь, они там?
– Больше им негде быть.
– Игнатьич, я полностью с тобой согласен, – подхватил Голубев. – Нина Николаевна поведала мне, что «вражиной» Вована был брат Лизы Удалой Андрей.
– Вот с него завтра и начнем, – сказал Бирюков. – Сейчас попутно заедем в Раздольное и вручим Андрею повестку, чтобы утром явился в прокуратуру.
– Может, сразу возьмем быка за рога?
– Дело слишком серьезное. Наскоком его не решить. Пусть Андрей ночью дома поразмышляет… – Бирюков, задумавшись, помолчал. – А фермера Куделькина пригласим на вторую половину дня.
– Не придумают они вдвоем за ночь «ход конем»?
– Шахматный конь тоже попадает в западню.
Голубев вздохнул: