Брызги шампанского
Шрифт:
В середине дня Шестопалов неизменно торчал возле приморского ресторана, где Курьянов частенько обедал. Опять же приезжал с двумя, с тремя приятелями. Как понял Шестопалов, это были не друзья, скорее клиенты, люди, которые чего-то от него хотели. И Курьянов назначал им встречу в этом ресторанчике, уверенный в том, что за обед, каким бы он ни был, расплатятся его просители. Каждый раз это были другие люди, каждый раз между ними и Курьяновым происходило нечто вроде знакомства. Обед продолжался часа полтора, а то и два, после чего вся компания, раздобревшая, румяная, говорливая, выходила из увитого зеленью павильона
Постепенно Шестопалов изучил всю прилегающую местность. Недалеко от ресторана останавливались маршрутные такси. Примерно каждые пять минут маленький полупустой автобус проскакивал мимо павильона, иногда останавливался – если кто-то выходил или садился. За рестораном, в невысоком редком кустарнике располагался туалет. Обычное кирпичное строение, выкрашенное белой краской. С одной стороны красовалась жирная буква М, с другой – точно такая же буква Ж. Если пройти через кустарник и свернуть за угол трехэтажного дома, то можно сразу оказаться на проспекте.
С противоположной стороны ресторана стояли несколько зонтиков, под которыми были установлены пластмассовые столики с хлипкими, расползающимися стульями. Там продавали пиво в розлив. Хорошее пиво, как успел убедиться Шестопалов, – в меру холодное, в меру острое.
И даже домой Курьянов приходил не один. Но самое неприятное для Шестопалова – у него не было определенного времени возвращения. Он мог завалиться домой в три часа дня, мог с таким же успехом появиться перед домочадцами и в три часа ночи. Часами торчать у подъезда и мозолить глаза всем проходящим мимо было безграмотно и глупо.
Наконец Шестопалову повезло.
Он еще не успел ничего осознать, но только вдруг почувствовал, как дрогнуло сердце и чуть взмокли ладони. Казалось бы, все происходило как всегда, не случилось ровным счетом ничего необычного, но стрелка где-то глубоко в его организме вдруг качнулась резко вправо. Как в электрическом приборе, который долго стоял обесточенным, и вдруг какие-то его проводки коснулись задействованных клемм.
Курьянов, как обычно шумный, розовый, вышел с несколькими приятелями из ресторанчика, и вся компания остановилась в тени тополя, продолжая начатый за столом разговор. Все задымили, а в таких случаях курят обычно и те, кто никогда сигареты в рот не берет. Курят, чтобы не выглядеть белой вороной, чтобы не подумал, не дай бог, кто-нибудь, что ты считаешь себя лучше других, что больше печешься о собственном здоровье. Да, так уж сложилось, что забота о собственном здоровье стала дурным тоном, и эту свою заботу о себе надо скрывать и прятать как нечто постыдное, позорное, что выдает твою слабость, ненадежность в дружбе и в делах.
Так вот Курьянов, разгоряченный коньяком и шашлыками, а в том, что вся компания пила коньяк и закусывала шашлыком, не было никакого сомнения – достаточно было взглянуть на их румяные физиономии... Так вот Курьянов, не выплевывая сигаретки изо рта, похлопал приятелей по плечам, подождите, дескать, и быстрой озабоченной походкой направился к туалету, к той его части, где красовалась черная буква М. Никто из компании за ним не последовал – шел громкий, напористый разговор, который только подтверждал – была, была бутылка коньяку на каждого.
Войдя в туалет, Шестопалов увидел, что Курьянов, еще более красный и натужный, сидит без штанов над ямой. Не медля ни секунды, он прошел мимо, расстегнул кожаную сумку, вынул пистолет с глушителем, сдвинул кнопку предохранителя и прислушался с колотящимся сердцем. Разволновался все-таки, растревожился, он больше всего опасался, что кто-то из приятелей Курьянова рванет вслед за ним в туалет. Но нет, разговор невдалеке гудел как и прежде, шумел проспект, из ресторана доносился грохот музыки – конечно, при такой музыке у мужичков не было никакой возможности поговорить в самом ресторане...
Подойдя к сидящему и совершенно беспомощному в этот момент Курьянову – у него и выражение лица было страдальческим, как бы просящим о снисхождении, – Шестопалов быстро, не колеблясь, приложил срез глушителя к лоснящемуся лбу Курьянова и нажал на курок.
А потом нажал еще раз.
На всякий случай.
Сунув пистолет в сумку, задернув «молнию», он медленно, мучительно медленно вышел из туалета, держа обе руки у ширинки, мол, пусть все видят, зачем он сюда заходил. И стал удаляться медленно, хотя хотелось, страшно хотелось рвануть в кусты и, ломая ветки, нестись, нестись, перепрыгивая через заборы, перебегая через улицы, подальше от этой вонючей, распаренной на жаре уборной.
Но он шел медленно, стараясь не сойти с протоптанной тропинки. Свернул за угол и только тогда позволил себе ускорить шаг, совсем немного, но все-таки пошел быстрее. Он знал, что в южном городе каждый, кто идет быстрее, чем вразвалку, вызывает интерес и любопытство.
Шестопалов чутко прислушивался к каждому звуку за спиной, понимая, что у него есть минута-полторы, не больше, в самом лучшем счастливом случае, две минуты. После этого кто-нибудь из друзей Курьянова обязательно заглянет в выкрашенную белой известью уборную. Пьяные часто бывают отважными и подозрительными, они выпендриваются друг перед другом и наверняка бросятся вслед за ним, потому что никто, кроме него, из туалета не вышел.
Шестопалов пересек широкий, полупустой в этот жаркий полдень проспект и, увидев приближающийся «жигуленок», поднял руку.
Тот остановился.
– К универмагу подбросишь?
– Сколько дашь?
– А сколько нужно?
– Полсотни.
– Годится, – и Шестопалов сел на переднее сиденье рядом с водителем, положив на колени сумку.
– Как отдыхается? – спросил водитель.
– С переменным успехом.
– Это как?
– То я их, то они меня, – ответил он словами совершенно бестолковыми, но водитель понял их по-своему, что-то в них услышал смешное и веселое, рассмеялся. – Прекрасная погода, не правда ли? – спросил Шестопалов.
– Твоему заезду просто повезло! Три недели день в день! Ни тучки, ни дождинки, ни ветерка... И жара вполне терпимая. А?
– Похоже на то, – кивнул Шестопалов.
– А что в универмаге? – Водитель оказался любопытным, впрочем, вполне возможно, он просто принял пару стаканов вина.
– Бритвенные дела.
– Это надо, – прижавшись к обочине, водитель остановился. – Приехали.
– Спасибо, – Шестопалов вручил ему пятьдесят рублей десятками, вышел, захлопнув дверь, махнул рукой и влился в толпу полураздетых отдыхающих. Через несколько секунд оглянулся – машины, на которой он приехал, у обочины уже не было.