Брызги шампанского

Пронин Виктор Алексеевич

– Нет, Игорь... Все... Конец... Конец... – Здор почему-то улыбался, но уже неживой улыбкой – это был предсмертный оскал.

Когда подъехала милиция, внутри джипа лежали двое. Один, с правой стороны, был мертв, второй еще дышал.

Выговский пришел в себя через трое суток. В палате был ночной полумрак, но он рассмотрел прикорнувшего на стуле милиционера. Рядом, прислоненный к спинке кровати, стоял автомат. Услышав стон, санитарка метнулась к дежурному врачу, тот прибежал, включил свет.

– Где я? – спросил Выговский.

Не отвечая, врач вытер испарину со лба, глубоко вздохнул, пытаясь унять сердцебиение.

– Ну что? – спросил милиционер.

– Будет жить, – врач опустился на соседнюю кровать. – Не знаю, долго ли...

В Коктебеле дождь со снегом.

Но снег до земли не долетает, превращается в воду. Я выхожу из номера, только чтобы поесть и купить в ближайшем магазине каберне и коньяк.

Шампанское не помогает – холодно.

На всем протяжении от Тихой бухты до Сердоликовой можно увидеть только одну черную фигурку – Жора после шторма ищет камни, чтобы выточить из них, выскоблить своим ножичком какое-нибудь чудище морское, земное, лесное...

Не знает бедолага, где искать – с меня нужно соскоблить совсем немного, совсем немного, чтобы возникло, проступило такое чудище, какого свет еще не видел...

После обеда дождь прекратился, снег исчез незаметно и неслышно. Выглянуло солнце, и за какой-то час асфальт успел даже просохнуть. Лишь в некоторых местах остались лужи, как слабое напоминание об утренней невзгоде.

Выйдя на набережную, я убедился, что она так же пустынна, как и во время недавнего снегопада. Жора уже не бродил по берегу, в полном одиночестве он стоял у парапета перед писательской столовой, как это бывало каждый вечер в июле, в августе, когда площадь была забита народом, когда шла бойкая торговля, а спустившиеся с гор мохнатые, тощие и голодные хиппи пели, собравшись в кружок и установив в центре черную шляпу для подаяний. И то, что хипповые мальчики и хипповые девочки хотят кушать, ни у кого не вызывало сомнений.

Увидев меня, Жора помахал рукой. Подойдя, я удивился – на парапете были выставлены каменные произведения – от самых целомудренных до самых бесстыдных.

– Как понимать? – спросил я и еще раз оглянулся по сторонам – от профиля Волошина до могилы Волошина на пляже, на набережной, в горах не было не только людей, но даже собак и чаек. Море грохотало, и ветер доносил брызги, даже сюда, на набережную, – каменные изваяния были влажными со стороны моря. – Как понимать?

– А! – Жора беззаботно махнул рукой. – Пусть подышат.

– Любят морской воздух?

– Да, – без улыбки ответил Жора. – Понимаешь, они ведь миллионы лет дышали именно морским воздухом. Иногда на столетия погружались в пучину, потом их снова выбрасывало на берег... А тут всю зиму в грязном мешке, в сарае... Пусть подышат, – повторил Жора. – Выпить хочешь?

– А что есть?

– Мадера. – Жора передернул плечами, будто я спрашивал о чем-то совершенно очевидном.

– Можно, – согласился я.

– Нужно, – назидательно поправил Жора и, порывшись в черной хозяйственной сумке, извлек початую бутылку золотистой мадеры и ресторанный бокал, завалявшийся с летних времен. – Не успел отдать, – пояснил Жора. – Летом верну.

– Неплохая штучка, – я показал на плоскую гальку размером с ладонь, стоявшую вертикально. Одна ее сторона была золотисто-желтой, вторая – мрачно-серой. На обеих сторонах были изображены лица с каким-то мистическим выражением – не то улыбались, не то скалились.

– В прошлом году было полное солнечное затмение, вот я и отобразил, – пояснил Жора.

– Сколько? – спросил я.

– Не продается.

– Почему?

– Самому нравится, – Жора наполнил стакан и протянул мне. Внутри стакана на холодном солнце вспыхнул золотой блик. – Вначале камни я вообще не продавал. А когда набралось около сотни, выбросил в море. По одному забрасывал, как можно дальше от берега.

– Зачем? – я даже поперхнулся вином.

– Когда их снова выбросит штормом на берег, люди найдут и удивятся – надо же, скажут, как море может обработать камень. Надо же, скажут, оказывается, и море может творить! Ведь удивятся? – Жора с таким напряжением посмотрел на меня, будто для него сейчас не было ничего важнее моего ответа.

– Да они просто обалдеют! – искренне воскликнул я. – Окаменеют от удивления! – Я не стал говорить, что уже слышал от него эту историю.

Море продолжало грохотать, водяная пыль долетала до парапета и оседала на наших лицах, на каменных чудищах, покрывая их соленой влагой. Мадера от этого тоже казалась горько-солоноватой, но это ничуть ее не портило, более того, придавало особый привкус, которого, вполне возможно, ей недоставало.

– И часто сюда приносишь? – спросил я, кивнув на ряд камней.

– Бывает, – неопределенно ответил Жора.

– А как определить – надышались или им еще хочется?

– Сами говорят.

– Как?!

– Находят способ, – произнес Жора с некоторой таинственностью в голосе. – Пока выточишь какую-нибудь фигурку, пока соскоблишь лишнее, с ней такое понимание налаживается... Не с каждым человеком, понял? Не с каждым.

– А человека тебе никогда не хочется поскоблить? Меня, например?

– Тебя? – Жора взглянул мне в глаза прямо и твердо. – Нет, не хочется. Много работы. Некоторые камни вообще не поддаются обработке, – добавил Жора, как бы извиняясь. – Какие есть, такие и есть.

– Их тоже покупают?

– Редко. Охотнее берут те, которые изменились до неузнаваемости. Прирученные камни охотнее покупают. Как и людей, – добавил Жора и опустил глаза, чтобы я не прочитал в них нечто такое, с чем ему не хотелось бы делиться.

– Надо же, – пробормотал я. – А ты помнишь, где какой камень нашел?

– Все до единого. Могу показать с точностью до одного метра. Был тут один писатель... Детективы сочиняет... Подарил мне камень, почти готовый член... Зеленый в крапинку... Длинный, чуть ли не полметра... Но я ничего не мог с ним сделать. Не поддается обработке.

– Тебе бы станочек какой-нибудь?

– Не хочу. Я должен руками камень согреть. Как стакан, – Жора улыбнулся. – С хорошим вином.

– Может, пройдемся? – предложил я. – Там какая-то забегаловка открыта.

– Нет, – Жора покачал головой. – Постою.