Брызги шампанского
Шрифт:
– Вы можете задержать меня настолько, насколько нужно. Главное – чтобы мы решили вопрос, – и опять какая-то мертвящая церемонность прозвучала в словах посетителя. – Ко взаимному удовольствию.
– Удовольствие вы предлагаете сомнительное, – сказал Выговский.
– Чтобы уж все между нами было сказано, – гость остановился в дверях, – то могу уточнить... Удовольствие, которое я упомянул... Называется жизнью.
– А неудовольствие? – вырвалось у Здора.
– Неудовольствие – это смерть. Естественно, – гость извиняюще улыбнулся, сверкнув железными зубами, бесшумно закрыл за собой дверь.
Некоторое время Выговский и Здор молчали, глядя друг на друга. Потом Здор молча показал на оставшийся у стула чемоданчик. И приложил палец к губам, дескать, надо молчать. В чемоданчике может быть магнитофон, радиопередатчик – все что угодно. Не зря же он оставил его здесь. Выговский молча сделал отбрасывающий жест рукой в сторону двери.
– Понял, – пробормотал Здор и, осторожно взяв чемоданчик за ручку, вынес его в приемную. – Вы забыли прихватить с собой имущество, – сказал он посетителю, ставя чемоданчик рядом с ним.
– Извините, – приподнялся тот. – Мне подождать?
– Мы же договорились.
– Извините, – опять приподнялся человечек со стула, как бы опасаясь, что его сидение будет истолковано как невоспитанность.
Вернувшись в кабинет, Здор упал в глубокое кресло и, закинув ногу на ногу, уставился в окно. Говорить было не о чем. Обсуждать и прикидывать варианты, возможности тоже не было никакой надобности. Все было сказано предельно ясно. Единственное, что можно было сделать в сложившемся положении, – это принять решение новое, свежее, может быть, отчаянное. Во всяком случае, оно должно быть неожиданным. Здор и Выговский думали именно над этим – как поступить свежо и неожиданно.
– Надо бы Мандрыку позвать, – обронил Здор.
– Позови Мандрыку, – безразлично проговорил Выговский.
Здор легко поднялся, подошел к столу, поднял трубку секретарши.
– Люся... Мандрыку в кабинет.
Мандрыка вошел через три минуты.
Закрыл за собой дверь, окинул взглядом соратников, сел в свободное кресло.
– Проблемы? – спросил он.
– В приемной сидит тип, который требует по миллиону долларов за каждого... Из «России», ты знаешь.
– Их человек?
– А если, говорит, со мной что-нибудь случится, это с ним, значит, то наш долг поднимется до шести миллионов, – пояснил Здор.
– Грозился?
– Нет. Мило так пояснил, что речь идет о жизни и смерти. Мимоходом, ненавязчиво.
– Может, пудрит мозги? – предположил Мандрыка.
– Не похоже.
– А это неважно – похоже, не похоже... Проверить надо.
– Надо, – кивнул Выговский. – Наша задача – протянуть время. Как можно дольше.
– Можно выдвинуть еще одно условие... – Мандрыка помолчал, пошевелил в воздухе пальцами, как бы на ощупь проверяя качество своего предложения. – Надо сказать, что мы согласны иметь дело только с первыми лицами.
– Неплохо, – кивнул Выговский. – Совсем неплохо. На том и остановимся. Но! – Указательный палец Выговского уставился в лоб Здору. – Все охранные службы в полную боевую готовность. Понял?
– Игорь! Да сюда и так никто не просочится!
– Но этот тип вошел!
– Да мы сами его и запустили!
– Зови!
Человечек, как и в первый раз, сначала приоткрыл дверь, просунул в щель прилизанную свою головку, вопросительно посмотрел на Выговского.
– Заходите, – сказал тот.
Человечек вошел, осторожно приблизился к приставному столику, присел на краешек стула, положил свой чемоданчик на колени и, подняв голову, посмотрел на Выговского почти с преданностью, с готовностью выполнить все, что тот скажет, запомнить каждое его слово. Но робости во взгляде не было, зато чувствовалась тщательно спрятанная усмешка. Посетитель знал, что от его предложения отказаться трудно.
– Мы вот тут посоветовались... То, что вы сказали... Достаточно неожиданно, – Выговский тщательно подбирал слова, следя за тем, чтобы не выскочило невзначай признание, покаяние, сожаление. Ничего этого быть не должно.
– Да-да, – закивал человечек, подбадривая Выговского, поощряя, как бы желая прийти на помощь в столь сложном для хозяина кабинета положении.
– То, что вы сказали... Смахивает на обычный шантаж и вымогательство. Вам не кажется?
– Вполне возможно, – легко согласился гость. – Да, смахивает. Но только внешне. Суть-то в другом... Случилась беда... По неосторожности, по неопытности, да мало ли какая причина может быть... Погибли люди. У каждого дети, семьи, нарушены деловые связи... Кроме всего этого, существует и самое обычное чувство справедливости, согласны? А на что смахивают мои слова, может быть, не совсем удачные слова... Так ли уж это важно? – Наконец человечек усмехнулся, уже не скрывая этого.
– Так вот, ответ таков... Мы можем иметь дело только с первыми лицами. Еще лучше – с первым лицом. Никаких посредников, посланников, гонцов и прочих. Я внятно выражаюсь?
– Выражайтесь, как вам будет угодно. Внятность в ваших словах ощущается. Но предложение неприемлемо.
– Почему?
– Вспомните гостиничный номер после посещения ваших ребятишек... Одно это воспоминание заставляет быть осторожным.
– Как нам тогда убедиться, что вы действительно кого-то представляете?
– Видите ли... – Человечек задумался, но его заминка была вызвана не растерянностью, вовсе нет, он прикидывал – можно ли этим людям, сидящим перед ним, сказать все, что знает, все, что может сказать. И, видимо, решился. – Видите ли... Я могу представить доказательства. Естественно, вас не устроит бумага с подписями и печатями? Изготовить подобный документ нетрудно, так ведь?
– Продолжайте, – сказал Выговский.
– Доказательства, которые убедят... Они ведь могут оказаться... Крутоватыми.