Бубновый туз
Шрифт:
— И это всего лишь через неделю после нападения на мою машину! Плохо работаем, товарищи! — в сердцах воскликнул Ленин. — Плохо! Я не самого лучшего мнения о жандармах, но хочу вам сказать, что они умели работать и вряд ли позволили бы допустить что-нибудь подобное. Сегодня же я отправлю товарищу Петерсу предписание, пусть с ним ознакомится каждый сотрудник органов. И особое внимание, Феликс Эдмундович, уделите нашим политическим противникам. Сейчас враг поднимает голову, устраивает всякого рода провокации. Мы должны ответить ему немедленно! Это до девятьсот пятого года мы с эсерами и меньшевиками
— Понимаю, Владимир Ильич.
— У эсеров и меньшевиков, наших бывших политических союзников, колоссальный опыт подполья. Я уверен, что они не успокоились и создают центры по свержению власти, а поэтому мы всюду должны внедрять своих людей, чтобы подобные акции не стали для нас неожиданностью!
— Владимир Ильич, такие центры уже оформились в Париже, в Праге… В настоящее время мы разрабатываем уникальную операцию по внедрению наших людей в них. Мы планируем доставить в Москву руководителей этих центров и предать их революционному суду.
— Очень хорошее решение, Феликс Эдмундович, — поддержал Ленин. — И постарайтесь не миндальничать со всякой контрой!
— Я жрать просто хочу! — выкрикнул Овчина. — Вкусно и много. Хочу завалиться в какой-нибудь дорогой кабак и съесть все, что у них в меню!
— Ты слышал, что сказал Кирьян? — спросил его Савва Тимошин.
— Ну?
— Не высовываться. Надо переждать хотя бы недельки две, а потом, когда о нас начнут понемногу забывать, тогда можно потихоньку распоряжаться своей долей.
— А до этого сухари, что ли, жевать? Сам-то он небось каждый день по кабакам шляется со своей кралей. И непонятно только, где он ее подобрал. А нам велит в этой норе торчать.
Нельзя было сказать, что Овчина полностью не прав. Вот даже хотя бы взять их нынешнее положение. Запер невесть где, в какой-то дыре, и требует, чтобы они и носа не показывали. А ведь одного только камушка из тех, что находились сейчас у них, достаточно, чтобы скупить не только все меню самого дорогого ресторана, но и получить вдовесок всех официанток. А вместо этого приходится перебиваться жидким чайком с сухарями.
Хотя ведь была договоренность, что еду им будут приносить из ресторана, расположенного на соседней улице.
Первые два дня действительно так оно и было: до самого пуза ели антрекоты и шницеля. А уже на третий день Гаврила не объявился. Не исключено, что его, Кирьяна и Копыто замели в одну из облав, что прокатывались в последнее время по городу. Овчина, набравшись храбрости, пошел в соседний магазин, где и отоварился чаем, сухарями и хлебом.
К тому же обидно было торчать в крохотной комнатенке, кишащей клопами. Савва Назарович давно успел отвыкнуть от подобного существования и с тоской вспоминал о том, что после каждого удачного взлома уезжал в Варшаву или в Прагу, где снимал фешенебельные номера в дорогой гостинице и крепкими винами да умелыми ласками местных жриц любви подлечивал расшалившиеся нервишки.
Эта же комнатенка мало чем отличалась от камеры, где он провел свой последний срок, — такая же тесная и грязная, с таким же соседом, который только и мечтает о жратве и бабах. Но приходилось терпеть и даже делать вид, что ничего не происходит, хотя от тоски хотелось заползти на стену, как эти ненасытные клопы.
— Значит, так нужно, — сдержанно процедил Тимошин, листая газету.
Да и газеты были старые. Наиболее любопытные статьи были прочитаны еще вчерашним вечером, и приходилось читать то, что пропустил ранее.
— Я не уверен, что сам Кирьян обитает в такой вот хибаре, — постучал Овчина указательным пальцем в стену. — Наверняка живет где-нибудь в хорошей квартире и каждый день шастает в ресторан.
Савва Назарович только улыбнулся — представить Кирьяна в такой дыре с прогнутым диваном и с ободранными обоями действительно было невозможно. Разве что под присмотром целой толпы чекистов. Но говорить дурного о Кирьяне не полагалось. Скверная примета. Каждого, кто выражался о нем нелестно, впоследствии находили с простреленным черепом. Тем более что убежище это Кирьяну предоставил Карл Федорович Гросс, солидный человек со связями. Такой не должен подвести.
— Но в этом случае он очень сильно рискует. Поверьте мне, молодой человек, сейчас по всем отделениям разосланы его приметы. В каждом ресторане сидит легавый и дожидается его появления. А мы с вами находимся в относительной безопасности. Нам досаждают только клопы! Лучше давайте я вам расскажу, какая великолепная кухня в Праге. Такие кнедлики, как там, поверьте мне, молодой человек, я нигде больше не ел! В последний раз я был в Праге как раз перед большевистским переворотом. Как бы я хотел выпотрошить приличный сейф и съездить туда, — мечтательно протянул Тимошин.
По его одухотворенному лицу было видно, что он знает, о чем говорит. Память угодливо предоставила ему картинки, от которых его лицо расплылось в довольной улыбке.
— Все! — решительно поднялся Овчина со старого дивана. Пружины зло скрипнули. — Я больше не хочу здесь оставаться. Я хочу нормальной еды, хочу развлечений. Хочу, наконец, женщину!
— Хорошее желание… Что же вы собираетесь делать со своей долей? — как можно равнодушнее спросил Савва.
— Я ее продам! Не для этого я, как крот, копал тоннель, чтобы вот так бездарно просиживать здесь все свое время! Вот, посмотрите, — показал он сбитые мозолистые ладони, в кожу которых прочно въелась грязь, — чего мне это стоило!
— Позвольте тогда полюбопытствовать: как вы намерены продать их? Где?
— А где угодно. — Овчина набросил на плечи пальто. — Можно продать на Сухаревке, на Хитровке. Немало найдется желающих, чтобы купить хорошие вещи.
— Молодой человек, а вы не думаете о том, что там каждый второй скупщик драгоценностей агент ВЧК? Вы даже не успеете потратить свой первый рубль, как вас спроводят на Лубянку. Это вам не царская охранка с ее либерализмом. С вами там нянчиться не станут, как только обнаружат у вас пропавшие камушки, так тут же поставят к стенке. Глазом не успеете моргнуть!