Бубновый туз
Шрифт:
Роман прошел. Ладонь у скупщика была загребущей, что в нее попало, просто так не вытащить. Скупщику полагалось сбивать цену, даже в самом хорошем товаре искать изъяны, но камень в кольце был настолько великолепен, без единой трещинки, что хаять его было едва ли не святотатством.
— Справный камушек, — наконец нехотя выдавил Елисей. — Даю за него два миллиона рубликов. По нынешним временам это хорошие деньги.
Овчина отрицательно покачал головой:
— Нет, дядя, так мы с тобой не договоримся. Мне нужно десять царских
— Ишь ты, какой несговорчивый, — подивился майданщик. — Не стоит он десяти червонцев, давай сговоримся на четырех!
— Давай обратно камушек, — протянул руку Овчина, — так мы с тобой и в самом деле не поладим.
— Вот послал мне господь неуступчивого клиента! А знаешь ли ты о том, что твое колечко паленое? Ты с ним никуда более не сунешься. Два дня назад чекисты на хазы заглядывали, к Миронычу заходили, он тоже такими вещами интересуется, и все спрашивали про брюлики. И вот один из них по описанию как раз на этот похож.
— Ничего, как-нибудь прорвусь!
— Так и быть, — махнул Елисей рукой. — Ради нашей дружбы согласен дать тебе пять червонцев, и больше не проси ни копейки!
— Ладно, хорошо, — сдался Роман.
— А может, все-таки тебе рубликами отдать? Один червонец миллион, а?
— Что с тобой будешь делать? Давай! — согласился сдавшийся Овчина.
— Постой здесь, — указал Елисей на порог, — я сейчас приду.
Удалившись в соседнюю комнату, майданщик запер дверь на ключ. Оставшись в одиночестве, Овчинский хозяйским взглядом осмотрел комнату. В голову лезли шальные мысли. Право, ну никакого спасения от них!
Через несколько минут дверь открылась, и Елисей с сияющим лицом протянул пухлую пачку денег. По его довольному лицу было видно, что сделка пришлась ему по душе.
— Держи!
Роман взял деньги. Подумалось о том, что он никогда не держал в руках такую кипу ассигнаций. Как бы там ни было, но ощущение было сильное. На миг ему показалось, что он может скупить половину Москвы.
Разделив деньги на несколько частей, он принялся рассовывать их по карманам. Получалось как-то плохо, деньги топорщились, не желали влезать в карманы.
— Не торопись, — усмехнулся Елисей. — Никто их у тебя отнимать не собирается.
Сунув последнюю пачку в карман, Роман дал себе слово больше никогда не заходить к этому скупщику. Были бы камушки, а вот желающих прикупить их всегда найдется немало.
Вот теперь можно идти к лялькам! Завернув в бакалею, Роман купил большой кусок окорока, головку сыра, колбасы трех видов, две бутылки водки. А для дам шампанского и коробку дорогих шоколадных конфет. «С таким выпивоном и закусью не то что к марухам, к генеральской дочке можно заявиться!» — не без озорства подумал он.
Лихая воровская жизнь затягивала. Позволяла позабыть тошнотворную действительность. Он вспоминал, что на хазу к Варваре Степановне заглядывали две сестрички — восемнадцати и девятнадцати лет. Ласки младшей из сестер, с которой он как-то сошелся в темной кладовке, были неожиданными и острыми, и сейчас, с половой голодухи, воображение распалялось особенно сильно. Вспоминались ее теплые и умелые руки и шепоток, будто бы шальной ветер, с требованием действовать посмелее, но и поаккуратнее. И тогда Овчинский не оплошал.
Только немного позже он осознал, почему сошелся с Валентиной: младшая из сестер напоминала ему женщину, оставленную им в Питере. Нужно было прожить несколько месяцев без нее, чтобы понять, что она и есть главное в его жизни. У Романа невольно стыло в груди при воспоминании о ней, и верилось, что их затянувшаяся разлука скоро закончится. Во всяком случае, он делает для этого все возможное.
Сумерки сгущались. Овчина подошел к нужному дому. В окнах хазы горел свет. Сейчас там вовсю разворачивалось веселье. Другой жизни завсегдатаи таких мест не признавали. Оно и к лучшему.
Улица выглядела пустынной, а крохотный дворик и вовсе напоминал склеп. Ничего такого, что могло бы насторожить. Хотя в нынешние времена ничего нельзя утверждать определенно.
Во всяком случае, в квартиру не следовало подниматься сразу. Нужно определиться. Рома напряженно пялился в ночь. Прежде он никогда не думал, что темнота может иметь столько оттенков: от беспросветной темени до светло-серого сумрака под светящимися окнами. Плотными темными сгустками выступали скамейки, небольшая беседка и еще какой-то длинный продолговатый предмет. Роман никак не мог понять, что это такое.
Неожиданно один из сгустков тьмы чуть шелохнулся, расплывчатые очертания стали приобретать более отчетливый контур, и прямо к нему навстречу вышел человек.
— Фу ты! — облегченно выдохнул он, приблизившись. — А я-то думал: кто там за окном наблюдает? Сейчас чекисты малины шерстят, только пух летит!
— А что ты здесь делаешь?
— На шухере стою.
Роман узнал в подошедшем молодого жигана, с которым познакомился в одно из своих посещений хазы Варвары Степановны. Болтливый и веселый парень располагал к себе, и сейчас Роман встретил его, как старинного приятеля.
— Уж больно ты на чекиста похож.
— Ну ты и пошутил! — расхохотался Овчина.
— Даже не знаю, чем ты младшую сестренку допек, — продолжал парень. — Вроде бы у тебя все то же самое, что и у других, а у нее все разговоры только о тебе. Так что не сомневайся, иди! А это что у тебя? — Он посмотрел на здоровенный куль в руках Овчины.
— Купил… Не идти же с пустыми руками.
— Да ты еще и харч с собой прихватил! Ты для них настоящий подарок!
— Пошел я! — кивнул приободренный Роман и, расставшись со всеми страхами, зашагал в сторону дома.