Будь честным всегда
Шрифт:
На это, однако, у них не хватало ни сил, ни времени.
— Чем вы занимались, когда мы проходили этот материал? — раздраженно спрашивал Миши.
Но Шаника и тут не находил что ответить, и Миши обрушивал на него новую серию наводящих вопросов: любопытно было узнать, как удалось Шанике ничего не запомнить даже из тех уроков, которые преподаватель объяснял особенно тщательно.
— Скажите мне все-таки, что вы делали на том уроке?
Шаника надолго задумывался, потом отвечал:
— Как раз тогда я запрягал четверку.
— Что?
—
— Какую четверку?
— О! Это очень интересно: надо поймать четырех мух, связать их ниткой, и они будут пахать… Это просто замечательно.
Маленький воспитатель слушал разинув рот.
— Пахать?
— Ну да! Нужно их заставить проползти через чернильную кляксу — и тогда они оставят длинную борозду.
Миши рассмеялся. Это ободрило плутишку, и он продолжал:
— А знаете, что лучше всего на уроке арифметики? Взять паука — их можно много наловить на заднем дворе в уборной, — оторвать ему лапки и считать, сколько раз дернется каждая лапка.
— Ну, а на географии?
— На географии? — лукаво переспросил Шаника. — На географии некогда. Там нужно внимательно следить.
— За чем же?
— За тем, когда можно посмеяться над старым Назо.
Миши улыбнулся, но тут же сделал строгое лицо и снова принялся вбивать знания в голову своего подопечного.
Все-таки этот Шаника был совсем неплохой мальчик — чистенький такой, маленький. На уроке гимнастики, правда, он стоял впереди Миши человек на десять, но совсем не казался выше: держался он скромно, весь как-то сжимался, стараясь быть совершенно незаметным; благодаря этому он проскользнул из первого класса гимназии во второй. Более того, у него даже не по всем предметам были «предупреждения».
Недели через две к ним на занятия стала приходить средняя сестра Шаники. Маленький репетитор был сначала смущен, его сковывало, что кто-то посторонний слушает объяснения и, казалось, будто его контролируют. Но девушка ни во что не вмешивалась, а занималась рукоделием.
— В этой комнате светлее, — объяснила она.
Пришлось терпеть, но Миши все-таки стал говорить тише.
Однажды, как раз в последний день ноября, девушка все же заговорила:
— В жизни не видела ребенка глупее Шаники.
Миши взглянул на нее с ужасом, услышав такое откровенное признание.
Девушка густо покраснела и наклонилась над рукоделием. Она была очень красива. Ее черные глаза, казалось, излучали свет, на щеках играл нежный румянец, а когда она говорила, видно было, какие у нее красивые, белые, словно фарфор, зубы, что делало ее особенно привлекательной.
Шаника нахмурился, весь сжался и надул губы.
Миши был так поражен красотой девушки, что не мог говорить.
— Да вы надорветесь с этим осликом! — воскликнула девушка. — Я не стала бы его учить, хоть бы мне дали за это весь венский собор святого Стефана! — И она засмеялась.
Когда она смеялась, зубы ее сверкали, а голос звенел, словно у певчей птички.
— У меня б не хватило терпения!.. — продолжала она, смеясь. — Он ведь даже не знает, сколько будет дважды два!..
Нилаш, как всегда, густо покраснел и смутился еще больше, чем Шаника.
— Не может он так быстро все выучить, ему еще надо повторить прошлогодний материал, — сказал Миши в защиту Шаники.
— Сначала ему надо повторить материал начальной школы, — с новым взрывом смеха возразила девушка.
— Нет, почему же?..
Девушка с улыбкой смотрела на Миши.
— У кого вы учились преподавать?
Маленького репетитора снова бросило в жар: действительно, браться за это дело было большой отвагой.
— Я помогаю Шанике только вспомнить. Он не меньше меня знает, просто забыл.
— Я бы никого на свете не могла учить, — произнесла девушка и поправила прическу. Ее густые темно-каштановые волосы были причесаны довольно небрежно, что было ей очень к лицу.
— А ведь это так хорошо! — с воодушевлением сказал Миши.
— Что? Учить?
На лице девушки отразилось недоумение, готовое перейти в насмешку.
— Да… Я считаю, нет большей радости, как научить человека тому, чего он не знает… и нет более благородного дела.
Он смешался от своего заявления, потому что не привык высказываться открыто; пожалуй, это был первый случай в его жизни, когда он говорил чужим людям то, в чем сам не сомневался.
— Я бы не смогла учить, — повторила девушка и скривила губы. Затем снова рассмеялась. — Но и учиться тоже ни у кого! Когда я ходила в Доци, я все знала, хотя и не заглядывала в учебник.
— Куда вы ходили? — переспросил Миши. Он не знал, что это гимназия.
— В Доци.
— А что это?
— Доци? — повторила девушка, звонко смеясь. — Так вы и этого не знаете?
Миши смутился и покраснел, решив, что ему следовало бы знать все.
— Ну, еще узнаете, года через два, — произнесла девушка, загадочно улыбнувшись, и посмотрела на мальчика.
Миши вконец смутился. Он почувствовал, что речь идет о чем-то, имеющем отношение к разговорам мальчиков, обсуждающих между собой девчонок, и так растерялся, что едва отыскал в учебнике нужный урок. Упаси бог еще хоть раз взглянуть на эту девушку!
А она, тихонько посмеиваясь, снова взялась за вышивание.
Некоторое время сидели молча; Миши не знал, что сказать, как продолжить урок… Теперь он был скован и не смел заговорить при девушке.
— Я еще в жизни не видела такого дурака, как Шаника.
Шаника поднял глаза, и Миши заметил, что они точно такие же, как у сестры: черные и блестящие, с длинными ресницами.
— Дура! — заныл Шаника. — Ты бы лучше японский веер не покупала.
Девушка вспыхнула. Миши украдкой взглянул на нее и увидел, что от досады она не находит что сказать.