Будь честным всегда
Шрифт:
Илика снова взорвалась и кинулась вон из комнаты, ее визгливый смех слышался сначала из соседней комнаты, а потом со двора.
Отец откинулся на спинку стула и начал тихонько напевать:
Что ты, пес дворовый, Лаешь у ворот?..Через стол донеслось его дыхание, и Миши с отвращением почувствовал запах вина.
Он с таким ужасом смотрел на этого красивого мужчину, будто увидел перед собой змею или дракона: его отец тоже выпивал, когда заключал договор с крестьянами, и тогда им с матерью приходилось переживать страшную муку.
Тут Миши вспомнил, что время близится к пяти. Он встал, попрощался и быстро ушел.
На улице был такой сильный ветер, что чуть не унес его.
У господина Пошалаки Миши чувствовал себя усталым, был рассеян и читал запинаясь: сегодняшний день его очень расстроил.
Он не мог разобраться в этих людях; они и нравились ему, и в то же время он сердился на них, особенно на Шанику, за то, что тот не хотел учиться. Ведь у него нет другого дела. И ему есть смысл учиться.
Старшую сестру он уважал за ее натруженные руки и самопожертвование, но все-таки она слишком груба.
Белла — господи, какая же она красавица, ну прямо принцесса! А эта маленькая хохотунья? Просто удивительно, что никто ее не приструнит. Ведь даже когда он уходил, она торчала в коридоре и смеялась. А над чем? Да, когда старшая сестра сказала, что она как раз сейчас закончила бы университет… Он вспомнил об этом за чтением газеты и едва удержался, чтобы не рассмеяться. Что за глупая девчонка!.. Самая глупая на свете… И ему опять стало смешно.
Было как раз тридцатое ноября, и старый господин приготовил для него три серебряных форинта.
— Большое спасибо, — сказал Миши и положил деньги в свой маленький кошелек, в котором осталось уже только четыре крейцера. В этом месяце он жил всего на двенадцать крейцеров. Хорошо еще, что не пришлось ничего покупать.
А теперь у него есть три форинта, и они спокойно лежат в надежном месте, рядом с лотерейным билетом.
Радостно пританцовывая, он бежал домой. Его не беспокоили уже ни беды семьи Дороги, ни ветер, ни собственное будущее: в кармане лежали три звонких монеты!
Жаль только, что их всем не покажешь. Он боялся, что, если увидят соседи по комнате, придется тратиться.
Теперь Миши с радостью ждал завтрашнего прихода тетушки Чигаи, потому что он сможет заплатить ей форинт и двадцать крейцеров, — ведь он задолжал ей за прошлый месяц шестьдесят крейцеров. Но теперь пусть она приходит!
У него останется один форинт восемьдесят крейцеров, и он купит себе краски, золотую и серебряную; золотая стоит пятнадцать крейцеров, серебряная — десять.
Еще он купит карандаши и билет в театр.
Следующий день был воскресенье, первое декабря.
Декабрь! Само слово звучало празднично и таинственно. Наступление декабря означало что-то очень важное: в этом месяце будет рождество, а там и Новый год. Декабрь, рождество, Новый год — какие прекрасные слова!
Все-таки это надо как-то отпраздновать, пойти бы к кому-нибудь. И тут он вспомнил Тёрёков.
Он не был у них давно, с тех пор как начал работать, а ведь если ему удастся поехать на рождество домой, его обязательно там спросят, что просили передать Тёрёки.
Сразу же после обеда он отправился на улицу Недьмештер.
Едва он увидел большой белый дом на перекрестке, выглядевший старше и благороднее других домов в Дебрецене, у него дрогнуло сердце. Счастливое было время, когда он жил здесь, — невинная пора детства…
Старенькая калитка, как и в прошлом году, не запиралась — до сих пор не сделали щеколду. Лестница, как всегда, выкрашена, коридор сводчатый, словно в старинной крепости. Деревья стояли голые, воздев к небу, словно руки, черные ветви. Без листьев они не были так красивы, как летом, когда под ними резвились маленькие девочки-первоклассницы. В задней части двора находился свинарник, в котором летом и зимой дядя Терек в пестром ночном колпаке и с длинным чубуком во рту кормил кукурузой своих свиней. А весной появились поросята, маленькие, беленькие, у них сквозь кожу просвечивались красные жилки. Они пили молоко, а иногда один из них забирался в корыто и ел оттуда вместе с матерью.
Миши взбежал по четырем ступенькам, будто его что-то подталкивало, он шел словно к себе домой, сердце его сильно билось. И почему он так давно здесь не был? Конечно, у него теперь столько дел!.. Не то что в прошлом году…
На кухне, как обычно, сидели и разговаривали тетя Терек и Илонка — им всегда было о чем поговорить. Большая просторная кухня, в которой стоял буфет и обеденный стол, служила одновременно гостиной; здесь и обедали, и проводили почти весь день.
— Смотри-ка, наш маленький гимназист! — воскликнула тетя Терек и протянула Миши свои большие руки; это была высокая, мощная женщина, просто гигант, но ее доброта и сердечность были еще больше. Лицо тети сияло, как луна.
— Господи, кто к нам пришел! — воскликнула Илонка, которая была маленькой и изящной, в отличие от своей матери.
Миши чуть не задушили в объятиях, тискали да присматривались: как вырос! Поправился или похудел? По словам тети Терек, кожа да кости, да и что за еда в столовой! А Илонка сказала, что он выглядит совсем неплохо — крепкий, здоровый мальчик.
— Ну, а что было на обед? — спросили обе одновременно с острым любопытством.
Об этом они никогда не забывали спросить. А Миши ломал голову и вспоминал: в следующий раз непременно запишет, что было на обед, чтобы можно было рассказать. Его самого это мало беспокоило: вбегут в столовую и — ам-ам! — проглотят, как поросята, что им дадут, и прочь от корыта.
Но в покое его не оставили, и пришлось вспоминать.
— Мясной бульон и вареники.
— Смотри-ка! Ну, а мясо-то куда они дели? Прекрасно устроились! А вам, значит, только бульон достается?
— Нет! Было еще вареное мясо с соусом.
— Ну, то-то… А какой соус?
— Какой соус?.. Томатный.
— Да какой же еще! Мама думает, кроме лукового да томатного, там может быть еще какой-то.
— Ну и как? Вкусно?
— Да.
— Так я тебе и поверила, как же! Будто ты понимаешь, что такое вкусно… Да ты и опилки съешь. А вареники были с чем?