Будь что будет
Шрифт:
— Ты работаешь сейчас на кого-нибудь?
Врать как-то язык не поворачивался. Он может и припомнить.
— Есть занятие.
— Имя мне скажи, пожалуйста, — на полтона ниже потребовал Александр Иванович, разворачивая жвачку и бросая обертку на пол.
— Хальзов.
— Ба! И что старому пердуну понадобилось?
— У него книги украли, вот он меня и нанял.
— Дорогие книжки, наверное.
— Да, дорогие.
— Ты, Татьяна, не тухни. Я к тебе, понимаешь ли, со всей душой, вот фруктов принес, а ты так вяло разговариваешь.
— Нет. Мне постоянно слепили глаза электрошокером.
— Как интересно. А что ты делала в машине Витюшки?
— Мы с ним в ресторан завтракать поехали.
— В какой?
— Я не знаю, он сказал, что это сюрприз.
Сыч подпер щеку ладонью и уставился в окно.
Очнувшись, он поинтересовался:
— Знаешь, в кого вы врезались? Конечно, не знаешь. Менты, которые ушли полчаса назад, тебе тоже наверняка ничего не сказали.
— Нет, не сказали, — подтвердила я. — Только не мы врезались, а в нас.
— Не важно.
— Как угодно, — возражать было бессмысленно.
— Семен Игоревич Будников, по кличке Фома.
— Ругался он здорово.
— Да, материться он мастер. Магазины у него.
Пара заводиков. Спирт Фома гонит. Главное, что номер белой «шестерки» он запомнил, но машина краденой оказалась. Менты это уже знают. А я уж от них.
— К чему ты мне это все рассказываешь?
— К тому, что профи его убрали, и я не знаю почему. Значит, он за моей спиной чем-то занимался.
Несмотря на то, что человека в живых уже не было, Сыч горел желанием узнать, большой ли куш хотел сорвать без его ведома покойный.
— Ты давно с ним кувыркаешься?
Красавица на заднем плане едва заметно сморщилась. Наверняка приходилось выносить выражения и покрепче.
— Я зашла к нему на работу вчера вечером.
Купила безделушку с рук и захотела узнать, сколько она стоит на самом деле. Слово за слово, пригласил в ресторан. Мы четыре года не виделись.
— Что за безделушка?
— Золотой будда.
— Ты должна мне еще двести пятьдесят баксов, — заявил он. — Это мой пацан там работал.
— Нарушаешь правила торговли. Ворованным товаром никто на улице торговать не должен.
— Не учи меня. В любом случае свои проблемы я всегда смогу разрешить. К тому же не тебе говорить о правилах. Запугать пацана так, что он был вынужден упасть вдвое. С тебя можно и штуку за моральный ущерб потребовать, да ладно, пока спишем.
Похоже, мальчишка, отдавая деньги, сочинил историю, чтобы оправдать недостачу. Да еще и о своем наваре побеспокоился, прибавив к цене пахана тридцать с лишним процентов.
Я заверила, что непременно отдам деньги, причем сделаю это сразу же, как только выберусь из больницы.
— А как к тебе это золото попало?
— Интересуешься, у кого купил? У меня по всему Поволжью сотня таких безделушек в неделю расходится — всего и не упомнишь.
— Отдам сервиз за твою цену.
Толкаясь по Санкт-Петербургу чуть больше года назад, я приобрела на базаре у старушки чайничек и три крохотные пиалы к нему за смешные деньги.
Подозревая, что реальная цена может быть выше, я через одного из авторитетов вышла на Сыча. Увидев товар, он не моргнув предложил триста долларов, уверяя, что о цене можно осведомиться у «независимых» экспертов, и назвал именно Жукецкого. Тогда в голове у меня и отложилось место работы Виктора. Я не испытывала материальных трудностей и не сдалась, даже когда цена выросла втрое, чем здорово вывела Александра Ивановича из себя. Нет, он не кричал. Совсем наоборот. Покраснел, надулся, выкатил глаза и стал действительно похож на ночного пернатого хищника.
К экспертам ходить отпала всякая надобность.
Цену удалось установить в процессе торга. Мое приобретение можно было смело предлагать за полторы тысячи, знала бы бабушка, как она продешевила, — не избежать мне проклятий.
— Кажется, мы остановились на шестистах долларах.
— Ошибаетесь, уважаемый, называлась цифра девятьсот. Согласна на восемьсот пятьдесят.
— Будду просил продать Виктор. — Сыч стремительно поднялся. — Жду тебя на днях вместе с товаром.
Делец подхватил спутницу за талию и вышел вон, желая на ходу скорейшего выздоровления.
Я дожирала, наверное, десятый апельсин и одновременно перебирала накопившийся в сумочке хлам, когда глубоким вечером, прорвавшись через кордоны врачей, медсестер и санитарок, заявился перепуганный Руслан Рустамович.
— Как ваши дела? — Он бросился ко мне с объятиями и чмокнул в щечку.
Признаюсь, я слегка опешила, но быстро пришла в себя и поблагодарила за беспокойство.
— Как я рад, что вы живы! Господи, это какой-то вандализм. Среди бела дня стрелять в людей!
— Ничего, со мной все в порядке. Пришлось схватить немного электричества. Вы знаете, у меня был Сыч.
— Да, знаю, знаю, — заохал старик. — Ко мне тоже заходил, выспрашивал, не было ли у меня каких дел с Виктором. Хорошо, врать не пришлось. После тех раскопок мы вели себя очень тихо и не высовывались. Исключительно только консультации.
— Тогда за что его убили?
— Я надеялся получить ответ от вас. Он не собирался заехать куда-нибудь?
— Вроде нет. А вы сами не заметили изменения в его поведении? Может, кто-нибудь стал частенько навещать его?
Хальзов покачал головой:
— Если даже что и было, я мог не заметить.
У меня ведь штат больше сотни человек — за всеми не уследишь.
— Как вы думаете, Жукецкий мог выкрасть статуэтки?
Он несколько удивленно посмотрел на меня:
— Зачем ему воровать эти безделушки?
— Так мог или нет? Под заказ, например.
— Чисто теоретически, мог. Вы располагаете фактами?
— Будду, которого я купила у ювелирного магазина, Виктор отдал Сычу на реализацию, а может, и просто продал.